И надо было такому случиться, что в том же помещении в самом дальнем углу кто-то зачем-то оставил на полу карбюратор. Ну хоть бы тряпочкой прикрыли! Нет, лежал себе, тускло поблескивая металлическими боками. А папа шел вдоль стендов, неумолимо приближаясь к этому произведению искусства. Не меняя воодушевленного выражения лица, он перевел взгляд со стеклянной поделки на карбюратор, лицо его осветилось еще больше, он завороженно опустился на корточки, и его перестало интересовать все вокруг, включая поделки, маму, нас и мироздание в целом. Стало совершенно очевидно, что папа свою нишу в искусстве нашел.
Я стремилась смыться из дома куда угодно, только чтобы избежать промывки мозгов.
Мама перепробовала все возможные тактики: и ругалась, и сажала нас всех за стол переговоров, где они с папой два часа рассказывали мне, какую ошибку я совершила, сделав татуировку на руке, и как я потом ее возненавижу, а свести уже не смогу (к слову, я свою татуировку до сих пор нежно люблю). Папа, видя, что я все чаще ухожу в себя и предпочитаю не спорить, а играть в молчанку, заходил ко мне в комнату и осторожно говорил: «Марин, ну мы не диджеи какие-нибудь, ты с нами поговори хоть!» Я стремилась смыться из дома куда угодно, только чтобы избежать промывки мозгов. Впрочем, в свое оправдание могу сказать, что маму при этом я никогда не обманывала и не утаивала от нее свои планы. Я всегда честно говорила: ушла туда-то, вернусь поздно. Но мои решения не обсуждались. Если я решила, что мне туда надо, никакие скандалы и уговоры моей уверенности поколебать не могли. Мама вставала в дверном проеме «звездочкой», запирала меня на ключ в моей комнате – это не помогало. Ну то есть мама была уверена, что внутри этой комнаты я стою в углу и раскаиваюсь, но я еще в восьмом классе обнаружила, что могу легко просочиться сквозь решетку на окне на улицу (благо, жили мы на первом этаже). Этот трюк я с успехом проделывала вплоть до окончания школы. Но обычно до побега все-таки старалась не доводить, предпочитала действовать более изобретательно. Однажды, не успев доделать уроки и обнаружив, что время подпирает и тусовка уже ждет, сделала одухотворенное лицо и ляпнула первое пришедшее в голову: «Понимаешь, мама, я влюбилась! Я не мыслю жизни без этого человека! Отпусти меня к нему, я должна его видеть!» Всю эту галиматью, не имеющую ничего общего с реальностью, я произнесла не моргнув глазом. Мама – трепетная женщина и вдобавок педагог по образованию, никак не смогла оставить без внимания такое громкое заявление. Она села рядом со мной, взяла меня за руку и, глядя в глаза, стала подробно расспрашивать, что же за любовь у меня там такая. Я уверенно назвала первого пришедшего мне в голову товарища – того самого, который за несколько месяцев до этого разговора встречал нас с папой на пороге моей первой студии. И принялась с жаром его маме описывать. Откуда он всплыл в моей голове? Не могу сказать. Вдохновение нашло. С того моего первого визита в студию мы с ним не раз виделись, пересекались на тусовках, вращались
