и даст чаю с конфетой.
Подарки Полины Сергеевны – килограмм шоколадных конфет «Каракум», коробка зефира. В шоколаде. Вкусно – уммм! Мы с бабулей ели по половинке – поделим и с чаем.
Колбасы докторской полбатона – а то пропадет! «Как пропадет, Полька? – Баба качала головой. – Ха! Пропадет! Да мы его тут же, за один вечер! Вкусно же как!..»
Еще привозила колбасный сыр – целую палку. И вафельный торт. Торт бабуля нарезала на тонкие пластинки – узкие палочки, чтоб растянуть и смаковать. Хватало надолго.
Привозила мне и кое-что из одежды – ситцевый сарафан или кофту из шерсти. Отрез сатина, чтобы баб Маня нашила «сиротке» трусов. А готовые купить? Дешевенькие, но с кружавчиками! У нас в классе у девчонок такие были. Ах, красота…
Ну и какие-то деньги – я уже говорила. Баба Маня клала их за икону Николая Чудотворца.
Старая икона, еще ее бабки. Да… Не хочу вспоминать… А надо – для пользы дела.
После похорон бабы Мани икону она увезла. Сняла со стены и – в сумку.
Я говорю:
– Зачем тебе? Ты ж в бога не веришь!
А она мне в ответ:
– А тебе зачем? Ты, что ли, веришь? Ты ж пионерка!
– На память! О бабушке, – я тогда закричала.
А она махнула рукой:
– Не болтай! Беру – значит, надо! Память… Что, для этого вещи нужны? А так что – сразу забудешь?
– А тебе? – закричала я. – Тебе для чего? Королеве своей отвезешь? Чтобы та умилилась? А потом в чулан засунула? На фига ей это? Или она у тебя в бога верит?
Буркнула только:
– Не твое дело!..
И – тю-тю! Я даже до свидания ей не сказала. Отвернулась к окну и заревела.
А она крикнула из сеней:
– Ну пока! Держись, Лидка! И веди себя хорошо!
– Да пошла ты! – это я ей вслед.
Услышит? Ну и пожалуйста! Мне плевать! Не было у меня матери и не надо. Не привыкать! Переживу!
После смерти бабы присматривала за мной тетя Тоня, ее племянница. Сама одинокая и пожилая. Старая дева. Мать с ней сговорилась. Потом я узнала, что она ей платила пять рублей в месяц. На питание. И еще три – «за труды».
Тетя Тоня переехала в нашу избу. Легла на бабино место. Днями спала – больная была, давлением маялась. Какой там следила! Какое питание! Готовить она не умела и учиться не собиралась. Ко мне была равнодушна. Чужая девочка. Она ко всем была равнодушна – никого не любила. Гордилась тем, что осталась девицей! Мужчин презирала. Она и вправду была нездоровой. А сопротивляться недугам своим не желала. Чуть кольнет – сразу в кровать. И храпит. А как проснется – сразу: «Лидочка, а у нас есть что покушать?»
Или так: замочит свои портки в корыте и ждет. Ждет, когда я постираю. Я, конечно, не подхожу. И она не подходит. А потом это корыто так начинает вонять… Что нету сил мимо пройти. Ну и что я делаю? Я стираю. А эта снова кряхтит: «Лидочка, простирни! А, голуба? Я даже голову поднять не могу – так стреляет…»
Почему я бралась? Почему
