догадываюсь, зачем ты здесь. Ты готов совершить ужасную глупость, Дани. Эти люди думают не как мы. Хочу, чтобы ты знал: я тебе помогу. Во всем, безо всяких условий. Но что бы ты ни задумал, это безумие. Что тебе о них известно? Ты собрал информацию? Легавые всех стран пытаются их отловить, но не преуспели, так почему должно получиться у тебя?
Вчера мы были друзьями, братьями, сообщниками, готовыми пожертвовать жизнью за друзей. Реми, Набиль, Вито, Бартоло и я – мы составляли маленький замкнутый клан. Вокруг нас крутились другие мелкотравчатые негодяи, они участвовали в наших делах по необходимости или родству душ. Соломон всегда был самым решительным, умным и умелым. Когда мы планировали кражу или стычку с другой бандой, он давал нам высказаться насчет деталей, даже поспорить, потом прерывал обсуждение, выдавал решение, и мы его не обсуждали.
– Мне нужно… оборудование.
– И только?
– И только.
Он вздергивает брови.
– Ты один?
Я киваю.
– Совсем рехнулся! – восклицает он. – У них наверняка мощная разветвленная организация…
– Не беспокойся, я знаю, что делаю. – Мой голос звучит твердо.
– Думаешь, я дам тебе в одиночку ввязаться в такое опасное и скользкое дело? Я всегда прикрывал ваши тылы!
– То было раньше, Соломон. Теперь нет ни банды, ни вожака. Только ты и я. И я прошу тебя оказать мне эту услугу.
Я оскорбил Соломона, низведя его до уровня обычного поставщика оружия. Он смотрит на меня не отрываясь, пытается угадать мои мысли. Он пока ничего не решил. Прикидывает риски, оценивает мою решимость, взвешивает, можно ли меня переубедить.
Соломон подносит чашку ко рту и медленно допивает кофе, по-прежнему не спуская с меня глаз, потом наконец спрашивает:
– Что тебе нужно?
Банда друзей сложилась в нашем квартале.
Я жил вдвоем с отцом. Он был честным, порядочным и славным человеком и пытался воспитывать меня в перерывах между двумя приступами депрессии. Мы с ним редко разговаривали. Он наблюдал за мной, думая, как установить контакт со смышленым, но скрытным ребенком. Я видел, что он пытается выразить свою привязанность, понимал его умолчания, но не знал, что чувствую сам – сыновнюю любовь или сострадание. Я справлялся лучше его, потому что знал в этой жизни только разлуку: мама умерла от рака, когда мне было два года. Отец же лелеял свою печаль, то и дело сравнивая нашу нынешнюю жизнь с прежней.
В детстве я сам вставал по утрам, сам завтракал, один шел в школу, обедал в буфете, делал уроки на продленке, возвращался домой, сам готовил ужин, после чего присоединялся к ребятам, которые собирались на лестницах. Нас тогда было много, но настоящими моими друзьями стали Соломон и Реми, а позже – Вито, Бартоло и Набиль. Мы вшестером играли, спорили, вместе выкурили наши первые сигареты. Как родилась эта близость, как стала такой сильной наша привязанность, почему я полюбил именно их? Мне трудно это объяснить. Помню только, что мы были детьми,
