боль в какой-нибудь одной части тела.
– Живот болит? – притворно сочувственным тоном поинтересовался Аким.
Жан несколько раз судорожно вдохнул, и жестокий спазм скрутил его внутренности.
Аким ударил его ногой в солнечное сплетение, лишив доступа воздуха.
– А может, голова? – сладким тоном спросил Аким и отвесил узнику звучную оплеуху.
Жана вырвало прямо на постель.
– Чертов придурок! – взорвался Аким. – Даже сдержаться не можешь! Получил удар в брюхо – и тут же выдал все наружу! Думаешь, станем менять тебе матрас? Нет, собачий сын, будешь спать в собственной блевотине!
Он схватил Жана за волосы и макнул лицом в зловонную жижу, тот решил, что задохнется, но мучитель ослабил хватку, прижав его спину коленями к испачканной кровати.
– Ты больше не человек, не мужчина. Ты – пес. Полюбуйся на себя, келб[1]!
Аким протянул ему зеркальце, но Жан отвернулся. Он много лет избегал смотреть на свое изображение.
– Не хочешь? Стыдишься? Да ты вообще помнишь, что такое стыд? Нет, ты грязный пес, как и все тебе подобные. Думаете, что свободны, совокупляетесь, как собаки, роетесь в дерьме, а мгновение спустя задираете голову и прыгаете на задних лапках за кусок сахара, пару монет или толику власти.
Жан попытался оказать сопротивление тюремщику и сесть, но тот усилил давление и не дал ему подняться с колен.
– Бунтуешь? Неужто не всю гордость растратил?
Последняя реплика Акима причинила Жану невыносимое страдание, гнев захлестнул душу. Он готов был умереть, но не терпеть подобные унижения.
– Подонок! – закричал он. – Что ты знаешь о гордости, стыде и чести? Бьешь связанного человека.
Аким дал ему пощечину и наклонился к самому лицу.
– Я бью не человека – животное. Называешь себя человеком после всего, что сделал? Мы нашли животное, тварь, спавшую в коробках, грязную пьяную скотину. Человек так себя не ведет.
В комнате появился Лагдар. Увиденное привело его в ярость, он начал ругаться по-арабски, поднял Жана, усадил на кровать и протянул ему полотенце.
Аким пожал плечами и придвинулся к самому лицу Жана.
– Келб, – прошептал он ему на ухо и вышел.
Даниэль
Трудней всего мне сейчас сопрягать миры моего существования: пропитавшийся атмосферой драмы дом, где я живу, опустив голову и ни на кого не глядя; работа с ее усыпляющей будничностью, где приходится соблюдать правила игры; мой растревоженный, измученный видениями рассудок.
Необходимость сопряжения этого множества разнообразных персонажей заставляет меня без конца изворачиваться и как-то справляться с непосильной задачей.
Я должен оставаться виноватым в глазах Бетти. Участвовать в создании новых семейных связей, в поиске нового равновесия, учитывающего исчезновение одного из близких, полагаясь на время и усталость
Собака (
