style="font-size:15px;"> – Значит, докажи – едем со мной на фронт?!. Или тебе слабо?!.
Вместо того чтобы подраться, они через несколько дней сбежали на фронт вдвоем, все так же недолюбливая друг друга…
5.
Бобыль сходил к деревьям и принес веток, начал о колено их переламывать. Огонь разгорелся снова.
– Я не говорил тебе, у меня есть дома игрушка?– весело спросил он.
– Какая?– произнес Витька.
– А шахматы. Там лошади как живые. Правда, лишь одна голова. Если интересно, сыграем, когда приедем.
– Как это одна голова?
– Просто – да и все, на подставке…
6.
Треугольные письма приходили с войны нечасто. Костя и Осип служили вместе, в стрелковой роте, слали письма, каждый – для своей матери. Передавали приветы в конце письма: Осип – только Нине, а у Кости список был длинный, и конечно Нина была в нем тоже.
Но с весны по июль сорок второго года письмоноска пропускала дом. В июле стало известно, что Осип ранен, а в сентябре прибыл он на побывку, косолапый, высокий, бледный. В тот же вечер в комнатушку к Розе проскользнула Костина мать, села на табуретку, волновалась, не решалась долго спросить о сыне. Потом узнала от Осипа: летом, на Дону, фашисты пошли в прорыв – и окруженные, разбитые начали отход наши части. Вот тогда и зацепила Осипа пуля, и повезли его, в грузовике медсанбата, умучивая тряской на кочках, а куда подевался Костя, Осип не мог сказать.
Через тридцать суток, Осипу приказали отправляться на фронт. Повестку доставил участковый инспектор Новиков, вручил и вздохнул, потом подмигнул на тумбочку, где всегда (он знал) есть графинчик.
– Ну, товарищ боец, первую здравицу мы за Сталина!– произнес он, чокнувшись рюмками с Розой и Осипом, и немедленно разлил по второй.
– За победу! Чтоб тебе вернуться с войны героем. Чтобы на груди орденов засверкало как у маршала Ворошилова. Знаешь сколько у него? Четыре ордена Красного Знамени, да еще два ордена Ленина, да республиканские ордена, это не считая медалей!
Роза внезапно вскрикнула:
– Ты! Зарылся тут! Возле юбок! Змей!– и ударила инспектора кулаком в гимнастерку, где должны бы быть ордена, но где их, конечно, не было, а потом еще ударила, выше – по петлицам, по квадратам сержантского звания.
Новиков заслонился рукой, чтоб кулак не попал в лицо, чтобы не было синяка, который ему не скрыть. Он отскочил к двери, сдернул с гвоздя шинель и, не одевая, вышел из комнаты вон.
Чуть позднее, допив графинчик, Осип пошел попрощаться с Ниной. Она красила в сенках пол.
– Нина, я хочу, чтобы ты узнала. Нина, милая, я люблю!..– заговорил он, вступая со двора в сени.
– Осип, ты что? Ты пьян?– спросила Нина, не зная, куда кинуть кисть.
– Я не пьян, Нина, а я люблю!– говорил, подступая, Осип. И, приблизившись вплотную, прошептал, что он утром едет на фронт.
– Иосиф, милый!– сказала Нина, ладонью тронув его небритую щеку.
Он зарыдал, точно только того и ждал.
– Я боюсь! Меня там убьют!..–
