из кармана и продемонстрировано. Мда… До складных ножей здешняя промышленность не додумалась, таким ведь и порезаться недолго, пускай лезвие длиной в ладонь и замотано грязной тряпкой.
Тут, значит, холопам и зарплата положена? Ну, совсем малина! Слышали бы об этом бесчисленные замордованные поколения – оттуда, из нашего, нормального и правильного мира.
– Что, – усмехнулся я, – и это все меры воздействия? А розгами на конюшне? Или вам тут и слово такое не знакомо?
– Почему же незнакомо? – удивился Алёшка. – Иные господа, бывает, холопов и секут, как по старинке. Только наш боярин такого не одобряет. Ученые говорят, что если человека пороть, то свою линию изогнуть можно. А он себя блюдёт, Учение назубок знает, с учёными чуть что советуется. Ну и посчитали ему, что неполезно это будет.
– Нам, значит, везёт, – хлопнул я его по плечу.
– Почему же везёт? – вновь озадачил меня Алёшка. – Нам-то это не всегда хорошо. Боярин о своей линии заботится, а вот, к примеру, Митяй весной коня боярского не тем зерном накормил, ошибся… травленное взял, посевное. Мыши-то его не едят, да и конь сдох… Надо наказывать, так? Ну и боярин его до Урожайного Дня меди лишил. А Урожайный День ещё нескоро, почти два месяца ждать. Митяй у него в ногах валялся, выпори, мол, шкуру всю спусти, только денег не забирай. Он же медь копит, на подарок, девушке своей, Катерине. Как раз на Урожайный День и собирался дарить. Зеркало заговоренное. А теперь всё… А Катерина, может, решит, что не мила ему, и если Амфилохий ей чего подарит, она ж ним, а не с Митяем гулять станет…
– Весело тут у вас, – я не нашёлся, что и сказать. – Суров, выходит, боярин? Линию, говоришь, блюдёт? Ты можешь толком объяснить, что же это за такая линия, на которой вы все сдвинулись?
– А чего я-то? – насупился мальчишка. – Из меня объясняльщик плохой, ты лучше деда Василия спрашивай, он старый, много знает. А ещё лучше боярина, когда из похода вернётся. Боярин – он такой, порассуждать про Учение любит.
И, подхватив свою опустевшую бадейку, Алёшка направился во двор, к необъятных размеров бочке.
– Ну как, Андрей, обживаешься? – тон у боярина был на редкость благодушный. Ну, понятное дело – вернулся человек из командировки, попарился в бане, вкусно поужинал, принял, видно, на грудь… надо бы, кстати, выяснить, какой у них алкогольный ассортимент… за проведённые тут семнадцать дней ничего крепче кваса мне не доставалось. А ведь наверняка изобилие… настойки всякие, наливки, медовухи… не говоря уж о пиве.
– Да помаленьку, – сдержанно ответил я. – Вроде бы и неплохо тут у вас, да как-то странно. Очень уж отличается от моего мира.
Насчёт мира я высказался не случайно. Пускай начнёт впаривать мне о «преждепамятной хворобе», а там уж разговор можно вырулить на всякие интересные вопросы.
– Да ты садись, – Волков указал на низенькую скамеечку возле стены. – Наработался же за день, ноги, небось, гудят.
Я не преминул воспользоваться приглашением. Не то что бы ноги и впрямь отваливались,
