видишь, как испугалась, уже и ответы принесла. А то бы две недели ждала.
IY
Мы договорились с доцентом, что он больше ничего не будет от меня скрывать. И в подтверждение, он отдал мне стёклышки, которые Алевтина Дмитриевна, по его просьбе, принесла из больничной лаборатории.
– Пойдёшь завтра к профессору анатомии Василянской Марии Ильиничне в мединститут. Найдёшь её кафедру – возле морга. Пусть ещё она посмотрит. А потом сразу ко мне. Только зайди к Юрию Степановичу, пусть напишет ей записку, это его давнишняя приятельница.
Когда в маршрутке у меня зазвонил телефон, я пожалела, что не взяла такси. Звонила моя подруга – Марийка. Я ответила, что наберу позже.
– Скажи хотя бы, какой ответ, – не унималась она.
– Потом. Не могу сейчас, – еле сдерживая эмоции, прошептала я.
– Тебе что – трудно?! Просто скажи: всё хорошо?
– Нет.
– Так, а что там…? – настаивала она.
– Что ты пристала?! – я не выдержала, у меня задрожали губы и раздался всхлип, – сказала, не могу говорить.
Она испугалась и бросила трубку. Мне показалось, что пассажиры, откровенно наблюдая за мной, обо всём догадались, учитывая остановку, на которой я села. Не выдержав их любопытных взглядов, я вышла на несколько остановок раньше. А потом решила не дожидаться завтрашнего дня, и помчалась на кафедру анатомии, зажав в руке стеклышко и записку от Юрия Степановича. Марийка уже была там. Она обняла меня, убеждая, что это ошибка.
– Какая ошибка?! – неожиданно для самой себя, закричала я, – у меня рак! Рак! Ты что – не слышишь?! У меня рак!
Из кабинета выглянула одетая в тёмную одежду, высокая, худощавая женщина лет пятидесяти. Лицо без намёка на косметику было строгим, даже, можно сказать, суровым. Её русые, некрашеные волосы до плеч были собраны в тугой хвостик. Обычно я немножко побаиваюсь таких женщин и отношу их к тому типу ботаников, которые в жизни чувствуют себя скорей профессионалом своего дела, нежели женщиной.
– Что случилось? – спросила она.
– Вы Василянская Мария Ильинична? – залепетала я.
Она не ответила, взглядом давая понять, что это так и есть. Я рассказала, зачем здесь, отдала записку, стёклышки. На записку она даже не глянула.
– Подождите здесь, – обратилась она к Марийке, и я поняла, что меня приглашают в кабинет.
Мы сели возле лабораторного стола с каким-то большим агрегатом, куда она разложила стёклышки и минут пять их рассматривала. Потом повернулась ко мне:
– Смотрю, молоденькая такая. Ты держись, главное, верь. Молись, – молитва всё может, молитва чудеса творит…
В ней что-то изменилось. Если доброта умеет одушевляться, то она набросилась на мою профессоршу и завладела ею без остатка. Мне захотелось прижаться, обнять эту ещё недавно строгую женщину, и чтобы она говорила, говорила… Она обязательно подскажет, научит, как выбраться из этой беды.
– А
