как глянул на Фроима горячим глазом, как схватил его за руку, сжав до боли, так Фроим сразу понял, что ему лучше попридержать язык за зубами.
– А дэ ж ваш чоловик? – чуть помешкав, спросил он Анну. – Дэ наш боевой товарищ?
– А в хате. Приболел малость. Он же увесь израненный. Контуженный. Вы его не дуже тревожьте. Сергунька! – крикнула она вглубь дома. – До тэбэ гости!
В небольшую комнатёнку со столом, табуретками и русской печкой в углу вошёл парень в гимнастёрке и галифе. Увидев гостей, дёрнул худой кадыкастой шей и сделал попытку уйти. Мужчины, ахнув, в один голос вскрикнули:
– Сеня!
– Семён!
– Сенечка мой! – заплакал Бенцион. – Сын! Живой! Недаром я молился, помог мне бог!
Яков и Фроим бросились к парню, стали его обнимать. Коля схватил его своими железными руками, заорал на весь дом:
– Нашёлся! На радость мамке с папкой! Что ни говори, а Соня это чувствовала. Эх, сердце материнское!
Анна стояла ошарашенная, не понимая, что происходит.
– Какой он вам Сенечка? – тупо повторяла она. – Не Сеня он вовсе! Сергей он. Сергей Борысович.
– Ах, во-о-от оно как! – Фроим даже присвистнул. – Бенька, ты слышал? Борисович! Что скажешь?
Бенцион молча гладил сына по плечу, – худой какой! – едва прикасаясь к пустому рукаву гимнастёрки, словно бы хотел убедиться, что руки там нет. Семён выглядел растерянным, жалким. Он то улыбался, то хмурился, и было непонятно, рад ли он вообще этой встрече. Наконец-то Семён пробормотал:
– Да как же вы меня нашли?
– А ты что, ховался от родичей? – грозно спросил Коля. – Я тебе покажу, как от матери прятаться! Ишь чего удумал!
– А про какого такого Сергея Борисовича она говорит? – вдруг вспомнил Яков.
– Я документы поменял, – промямлил Семён. – Мои сгорели, когда нас в бою сбили… Был Сенькой, стал Сергуней, – добавил он жёстко. – К прежнему возврата нет. Вот видите, с одной рукой остался. Кому из родных такой я нужен!
Мужчины заговорили, завозмущались. А женщина заплакала.
– Вот дурак чёртов! – в сердцах бросил Фроим. – Родным ты как раз и нужен. Любой – без рук, без ног. Это бабы сто раз подумают, а на сто первый – бросят.
– Неправда! – запричитала Анна. – Мне он тоже любой нужен. Он чоловик мой, не отдам его никому!
Семён стоял растерянный, несчастный, его и без того худое лицо заострилось ещё больше, карие глаза потемнели и казались чёрными.
– Всё, – сказан он глухо, – принимай, Анюта, гостей. А там видно будет.
К ночи все угомонились. Анна постелила мужчинам на полу, сама ушла в соседнюю комнатёнку, крикнула оттуда:
– Так вы там не засиживайтесь, Сергуне рано на работу вставать.
– Покурим, что ли? – предложил Коля. – Во дворе. Там и поговорим.
– О чём говорить? – вскинулся Семён. – Никуда я с вами не поеду.
– Да расскажи хотя бы, как ты в Речице очутился! И почему отцу
