остальному хранились его диетические продукты, заботливо расставленные им самим на полочках. А тут, откуда ни возьмись, словно полчища голодной саранчи, налетал Гоша и его отряд совершенно незнакомых девушек, что угрожало здоровью самого хозяина дома, то есть имелась вероятность остаться не только без диетического питания, а без еды вовсе.
Сын Гоша, возраст которого приближался уже к тридцати, был таким же, оболтусом, как и его отец, но тот хотя бы профессионально изображал Че Гевару или Ульянова, видно учёба в ВУЗе с нужным уклоном сказалась, его потомок и на это оказался не способен, и только полностью и прочно сумел закрепиться на ещё и больной остеохондрозом шее собственного предка, за счёт которого жил-поживал, правда, добра не наживал, а пользовался дарами деда с бабкой со стороны своей матери.
Видно, интеллигентная натура старого диссидента и здесь победила, и он молча глотал такого рода пилюли от собственного отпрыска, который всегда, ещё с малых лет был живым свидетелем не только скандалов матери с отцом, но и их фривольной семейной жизни.
Дочь Ира, несмотря на то, что отец ратовал за здоровый образ жизни, но видно, только за свой, будучи прожжённым эгоцентристом по натуре, курила уже лет с одиннадцати…
Лёжа на диване в короткой майке, не доходящей до оголённого пупка и в трусиках, почему – то называемыми шортами, перед телевизором в своей комнате, щёлкая пультом, зажатом в руке, измазанной шоколадкой, с канала на канал, и часто в ожидании, когда её любимый папочка по пути домой забежит в киоск и купит ей пачку «Мальборо», свои отечественные она не курила, предпочитая, как и её отец в молодости, всё импортное, а по громким приказным крикам матери в телефонную трубку, доносящимся из кухни, знала, что ему велено ещё и в местный гастроном зайти.
Вот так они и жили и совсем не тужили. Книжек никто не читал, только Ольга, став научным сотрудником и всегда всем представляющаяся только так:
«Я – жена Геннадия Лазаревича Кирхинштейна, вон того, видите, что за столом президиума сейчас сидит», – потому что не захотела в своё время оказаться в тени своего известного мужа и на всякий случай осталась при своей девичьей фамилии…
А тот на самом деле – да, сидел, да за столом и да, в президиуме, но занимался тем, что считал ворон на потолке, периодически делая вид, что слушает докладчика, с нетерпением ожидая, когда же тот закончит. И изредка громко глотал воду, налитую из стеклянного кувшина в гранёный почему-то стакан, как будто это у него пересохло горло и словно это он сейчас ведёт речь о положении рабочего класса во всём мире, о чём давно сказал уже и Маркс, и Энгельс. И о чём тоже давно, правда гораздо позже, прочитал и сам марксист и неомарксист в одном лице Лазаревича, но видно этого оказалось кому-то не достаточно…
Переводя взгляд с потолка
