честь исчезли. Честностью добиться чего-либо было невозможно, а о вознаграждении по способностям нечего говорить. Поэтому большинство потеряло интерес к общественным вопросам и заботилось только о себе, да о деньгах, причем даже и на деньги нельзя было полагаться. Испортились отношения между людьми, исчезла радость труда, короче, пришли времена, которые грозили духовному здоровью и характеру народа».
Предупреждая обвинения со стороны СССР о том, что «контрреволюционеры» пытаются вывести Чехословакию из советского блока, документ гласил:
«Большое беспокойство в последнее время вызывает возможное вмешательство иностранных сил. Оказавшись лицом к лицу с превосходящими силами, мы должны будем только стоять на своем, не поддаваться на провокации. Свое правительство мы можем заверить в том, что будем следовать за ним даже с оружием в руках, лишь бы оно продолжало делать то, на что получило наши полномочия, а своих союзников мы можем заверить, что союзнические, дружеские и торговые отношения выполним».
За неделю воззвание «Две тысячи слов» было подписано более чем десятью тысячами граждан Чехословакии. Многие советские интеллектуалы узнали об этом документе из иностранных «радиоголосов». А. Т. Твардовский записывал в своем дневнике 19 августа 1968 г.: «Слушал вчера и «2000 слов». По совести говоря, я подписал бы это, относительно нашего положения. А написал бы? И написал бы, только написал бы лучше… Сколько людей слушает у нас все это – одни с величайшим сочувствием и симпатией, другие – с напряженной опаской и ненавистью: вон чего захотели!» – [Рабочие тетради 60-х гг. // Знамя. 2003. № 9. С. 149].
Брежнев и большинство Политбюро колебались. Экономист и писатель Николай Петрович Шмелев, работавший тогда в ЦК, вспоминал, что «советское руководство находилось в полнейшей растерянности: что делать? Давить или не давить?» Эксперты двух отделов ЦК, занимавшихся связями с «братскими» партиями и странами советского блока, писали записки руководству, указывая на то, что «крайние меры» (т. е. вторжение) не нужны, по крайней мере – преждевременны.
Вожди СССР опасались утраты управляемости в «их» стране и даже внутри партии, где обозначился раскол между сталинистами и антисталинистами. События в Чехословакии они воспринимали через призму сталинской идеологии: как победу «антисоветских, праворевизионистских сил» над «здоровыми элементами». Вместе с тем они не стремились к возрождению сталинского произвола. Пугали и возможные международные последствия ввода войск в Чехословакию. Брежнев к тому же сознавал свою роль в выборе Дубчека лидером Чехословакии и хотел дать ему шанс «урегулировать ситуацию» самому. Косыгин, съездив в Чехословакию, тоже усомнился в целесообразности военной интервенции. «Просвещенные» аппаратчики-международники (А. Е. Бовин, В. В. Загладин и др.), некоторые советские журналисты, работавшие в Чехословакии, писали записки руководству, предупреждая, что интервенция приведет к расколу «в мировом коммунистическом
