что, правда думает, что его можно принять за наивного студента? Да его вампирские очи сияют так, что среди ночи день бы сделали! И он что, полагает, что она этого в упор не разглядит?
– Так вы ее мальчик? – изумилась мама уже совсем другим голосом. – Ларочка же нам совсем ничего не рассказывает. А я в окошко увидела, испугалась, думала – незнакомый кто, да плохое чего замыслил. А в парк идите, конечно, погода-то какая. Лариса, иди-иди, не спорь, не обижай мальчика. Никуда не денется твоя библиотека. И так все время одна да одна. Как Лизочка-то от нас уехала…
– Мама, перестань!
– Пойдем, Лариса, не расстраивай маму. Вот сумку ей отдай, и пойдем, зачем тебе с собой тетрадки таскать.
– Да-да, Ларочка, давай твою сумку, я в дом-то отнесу, и правда, не нужна она тебе. – Мама вцепилась с сумку, как клещ, и не успокоилась, пока ее не заполучила.
Да что ж он делает с ней, этот «милый мальчик Антон»?!
– Хорошо! Ладно! Я иду! Все довольны?
– Конечно, Ларочка, – проговорил он елейным голоском, даже не маскируя насмешки, – вот давно бы так.
Приобнял и повел прочь от родного дома под полным одобрения маминым взглядом. Доведя до лужи, резко обхватил меня ладонями за талию и взлетел. Невысоко, наши подошвы едва не задевали воду, мы словно скользили по ней. Издалека и не понять, что мы летим, но мама-то стояла здесь, рядом, и все прекрасно видела, и должна была понимать, что мальчику Антону такое не по силам. Но, судя по ее спокойной улыбке, не понимала.
– И что теперь, прикажете величать вас Антоном? – не выдержала я, когда мы отошли на достаточное расстояние.
– Зачем? – искренне удивился он. – Анхен звучит куда благозвучней. А вот обращаться лучше на ты, у нас все-таки очень неофициальная встреча.
– Тогда, может, и руку свою уберете. – Я попыталась сбросить ее, нагло устроившуюся у меня на талии, едва мы перелетели лужу.
– Может, – легко согласился он. И ничего не изменилось.
Я рванулась. Он не стал удерживать. Просто молча смотрел, как я пытаюсь сохранить равновесие.
– Зачем. Вы. Надо мной. Издеваетесь, – то, что начиналось как вопрос, закончилось как утверждение. Но я была уже достаточно зла на него и полна решимости не сходить с места, пока он мне не объяснит.
– Я? – опять искреннее удивление. – Но я не издеваюсь. Я просто пригласил тебя на прогулку. И изо всех сил пытаюсь быть вежливым, несмотря на твое невообразимое поведение. Вот почему тебе все время надо мне противоречить? Почему нельзя просто сделать так, как я прошу? Ты ни одну мою фразу не нашла для себя достаточно приемлемой, чтобы просто сказать «да». Это что, так немыслимо трудно?
– А вашей мудрости не пришло в голову, что я просто не хочу никуда с вами идти? И не обязана говорить «да»? Что мне само ваше общество НЕ приятно?
Какое-то время он просто смотрел на меня, и я поняла, что да, не приходило. Он даже не задумывался, что я могу не захотеть: его видеть, слышать,
