всё мое существо болью. Не было силы терпеть, не было воли сопротивляться. Ни ему, ни им.
– Я не могу!
Меня прервали.
Удар башмаком в живот – что может быть лучше? Желудок сразу подскочил к горлу, рот наполнился рвотой. Я закашлялся и скорчился на полу. Скорее в силу привычки, нежели осознанно, подтянул ноги к подбородку, стараясь уберечь внутренности, и левой, еще послушной рукой закрыл голову.
Вовремя. Удары посыпались градом – частые, не особо умелые, зато от души. Если так будет продолжаться, меня просто превратят в кровавую отбивную.
«Ты смеешь мне перечить?! Мне, своему Мастеру?! Ты будешь наказан, раб!»
Эта боль многократно превосходила ту, что причиняли удары.
Вышибалы были слишком увлечены нехитрым развлечением, чтобы заметить, как оживает мой Тотем – моя сила и мое проклятье. Как широкие, в два пальца, полосы татуировки-паутины начинают двигаться по коже, сужаться, сжимаясь вокруг моего тела бронзовыми обручами, душа, стискивая ребра, грозя раздавить, а то и разрезать меня на части.
Больно, боги, как больно…
– Я не перечил! Я в бою! Меня убивают! – из последних сил закричал я.
Страшно было не умирать. Страшно было отдать, наконец, однажды заложенную душу.
Рано или поздно это должно случиться, но лучше пусть будет поздно! Много позже!
– Вы ломаете собственное оружие!
Он услышал.
Тотем прекратил убийственное движение. Татуировка вновь стала просто татуировкой – черные полосы на коже, варварская причуда. Сознание прояснилось, и боль, вызываемая присутствием Мастера, исчезла.
Увы, теперь это не играло роли. Сопротивляться я уже не мог. Вышибалы сломали мне правую руку и несколько ребер – они впились в нутро, точно иззубренные кинжалы. Нос свернули набок, я захлебывался собственной кровью.
Они разделали меня. Схватка закончилась, не успев начаться. Паука просто раздавили. Теперь оставалось только сдохнуть, валяясь под ногами четверки тупоумных громил. Но это все же лучше, чем если бы Тотем…
– Стойте! Стойте, а то мы прибьем его!
Меня пнули еще несколько раз, но уже несильно – скорее для порядка.
– Значит, трупы в нашем благородном заведении на хрен никому не нужны, – рассудительно сказал Пека. – Господин префект и так на нас косо смотрит. Потому я думаю вот че. Вышвырнуть, значит, этого в канаву, и дело с концом.
– А энто все – штрах!
Главный защитник «имучества» уже копался в моих вещах.
– О! Глядите, какой кинжал! С письменами на клинке!
– Тащите его отсюда!
Меня подхватили под руки и поволокли. «Паучиха» билась на кровати и надрывно кричала – пока Пека не отвесил ей оплеуху.
Сломанные ребра горели огнем, но я стиснул зубы и молчал, не желая доставлять удовольствие ублюдкам сверх полученного. Когда волочившиеся по полу ноги запрыгали по ступенькам, в моем животе взорвался чугунный
