в первые два-три дня спамообороны. Видимо, ни у кого из них не было умершей жены семь лет назад, бездонной тоски и прочих невнятных, но необходимых элементов для победного состава. При первых сигналах тревоги все они ринулись копать свидетельства лохотрона и в очень короткие сроки преуспели в этом предприятии. А как тут не преуспеть, дело-то железобетонное – если на папу римского можно на десять томов обвинительной «аргументации» за час нарыть…
Покончив с рассылками и ответив на 36 негативных писем, Анатолич протер очки, прошелся рукой по лбу и шершавому лицу, встретив умиротворяющее сопротивление щетины, выключил компьютер и отправился на кухню. В кухне было свежо. Дым от курева выветрился бесследно, оставив за себя промозглую неуютность вечернего сентября. Анатолич закрыл окно. Медленно закрывать окно, и после любоваться совершенной формой стеклопакетов было чертовски приятно. Он нажал кнопку чайника и вернулся в комнату. Накинул теплую домашнюю кофту на пуговицах, натянул белые шерстяные носки, услышал милый сердцу щелчок и пошел пить бергамотовый чай с бутербродами.
Денис Анатольевич водил грузовой фургон по регионам родной и соседних волостей. Следовало пораньше лечь спать, но спать совсем не хотелось. Анатолич решил почитать. Он был обладателем макулатурной советской библиотеки, библиотеки западного детектива, заполонившего нашу страну в эпоху красноречивого плюрализма и жиденькой библиотечки эзотерики, доставшейся от покойной супруги. Как много всего от нее осталось. Не смотря на годы одиночества, радикальные перепланировки интерьера квартиры и другие новшества – все здесь говорило о ней. Наверно, так было по причине их идентичных привычек в ведении хозяйства и в отношении к вещам и явлениям. А что там вещи, предметы, реакции… они жили как голубки, как две половинки одного существа. И любовь, такая естественная, бесприкрасная и простая и сейчас никуда не делась. Она жила в Анатоличе, окрасившись в нежно голубой цвет обреченной на недосказанность благодарности. Вспоминая свою Любу, Анатолич щурился в дрожащей подбородком улыбке, выпуская из глаз по желобкам-морщинам чистую живую память минувших счастливых лет брака. Что тут поделаешь? Ни хрена тут не поделаешь, да и не нужно ничего делать. Сидит Анатолич на кухне, пьет себе чай и женку вспоминает. А если слезы катятся – то и пусть, не в тягость. Память о ней – самая прекрасная память, она размягчает сердце, она трет мозолистые ладони друг о дружку и выталкивает ком непрекращающейся душевной боли вместе с тяжким выдохом наружу.
– Я тут в интернете все зависаю, – думает вслух, обращаясь, конечно же, к женке Анатолич, – чего только не придумают люди!?
Со сленгом и коммуникациями у Анатолича проблем не было. Он мог быть своим и у тинейджеров, и у дам всех мастей и возрастов, и у старых калош-коммуняк, свирепо брызгающих слюной
