старый. Посередине будет ночь без сна и снов. Я не устал не спать, я устал идти. Но не могу остановиться. На одном месте слишком душно. Готовься. Мы уходим в новую луну.
Дорога на лошадях петляла пылью и новыми следами, разгоняя мысли о брошенном крове. Я всегда в дороге вспоминаю детство. Юань. И нитки в узелках. А в конце дня, перед сном вызываю в памяти смерч Юань и плыву по нему, чувствуя себя махонькой рыбкой в океане непознанных красот и чудес. Порой забываюсь так сильно, что, не слыша равнодушной бодрости мужа, засыпаю и сплю до рассвета, мягко сопя в нос. С утра муж гладя по голове снова призывает в путь. И мы идем. Скитальцы жизни.
Нас хорошо принимают почти везде. У мужа золотые руки.
– Расскажите нам о других местах, окажите милость.
– Да мы не издалека, у нас все тоже. Если и не все, то многое. Вот поделки моей жены. Поглядите.
– Какая прелесть. Скажите, Зунг, а вам самой нравятся ваши поделки?
– Мне они по душе, но больше всего я люблю работу тети Юань.
– Что ж, оставайтесь у нас сколько пожелаете.
Походная жизнь кончилась с появлением офицера из Поднебесной. Он спросил – где Бинь? Но я ничего не знала о нем. Я думала, что он воротится ночью или вечером. Но не точно. А солдату сказала, что слышала, как в погребе звякало железо. Пока он спускался туда, я повесила на бельевую веревку скакавшую по двору бедную лягушку, не придумав ничего более подходящего. Бинь, должно быть, раскрыл знак и не попался в ловушку. Больше я его не видела. Зато, спустя год меня разыскала Юань.
– Матушки мои, девочка моя нежная, дай же я тебя расцелую…
– Мама Юань …как ты?
– Сама знаешь как.
– Да… знаю.
Юань жила со мной долго. Пять длинных весен. Без слов и укоризны она наблюдала за моей микрожизнью. Мы много гуляли, собирали растения и очень часто пели песни. Утром любовались солнцем, вечером луной, а ночью – звездами. Звездное небо отражает мою покорность и смирение. Луна – мудрость Юань. А солнце – мир вокруг нас. Интересно, где будет мир, когда мы умрем? Юань, виновато смеясь, говорит, что там же где и всегда. Я не понимаю. Но всегда радуюсь и привычно запеваю песнь. Такую:
Хлеб я выращу на своей земле
Для своих детей и для муженька,
Только б дни светлей не спешили быть
Старость белую подгоняя вскачь.
Под моей рукой поле трав живых
Дрожь земли сырой в густоте хранят,
Ветру отворю желтый домик рта
Степь – мой верный друг – приюти и спрячь…
Пока жила Юань – я надеялась. А потом она умерла – Юань-Надежда. И осталось одно смирение.
Аппетит пропал с появлением тошноты. Отравилась? Пережила? Тошнота стала постоянной и я многое забыла, цепляясь за жизнь прозрачными веками. В будничном ожидании смерти встречая новую тошноту. Старость и тошнота. Жизнь – убегающее облако памяти. Лицо
