главная линия жизни проткнула мое одинокое сердце и оборвалась. Смысл жизни превратился в точку, но затем и она исчезла, запахнув врата в ненавистный лицемерный мир людей. Время застыло.
Ξ
– Эй, ты меня слышишь? Тараска! Очнись, друг, это я Федор Василич… Эй! Да я ж это! Помнишь? Федька! Я вытащу тебя, ты только не молчи, слышишь?
– Да бросьте вы, Федор Василич, он уж неделю как воды в рот набрал, все пустое.
– Да иди ты… Это ж человек! Тараска! Тараска! Тарас…
Ξ
– Батюшки мои! Кого видать! Никак сам Федор Соколов, да без охраны, а?
– Добре, Петр Игнатьевич, как здоровье ваше драгоценное?
– А ничего, все ладом, ты-то как, дорогой мой Федор Васильевич?
– Не обо мне и речь. По делу я к тебе, Петруша. Выручай, брат, не в службу, а в дружбу.
– Дело ясное, что дело темное. А ну, пойдем-ка с тобой в тихую залу. У меня там заморский самогон припасен. Ух… хорош!
Старые друзья плеснули заморского самогона согласно русскому размеру и зачали вспоминали молодость, общих знакомых и разности прочие.
Насытившись былыми темами, Федор Васильевич изложил суть ходатайства.
Через четверть часа принесли папку, в коей значились обвинительные статьи на некоего Стрепунина Т. П. и его же характеристика.
– Не из легких твоя задачка, Василич, дело темное-претемное…
– Да ну, брось ты, Петро, бытовуха рядовая – любовница, жена да муж.
– Бытовуха-то она может и рядовая, только человек-то твой – ой, как не прост. Пятен кровавых на его биографии – уйма. Вот слухай сам :
– пятнадцать крестьян без вести пропали за 9 месяцев – отклонено за недоказанностью, для выяснения доп. обстоятельств выслана комиссия из 3 человек;
– комиссия из двух чиновников и священнослужителя без вести пропала – отклонено за недоказанностью;
– в четырех деревнях, скупленных Стрепуниным, помещики-управители, накануне сделки скончались (донос, отклонено за недоказанностью).
И самое важное обстоятельство. Внимание, Федор Василич – состояние Стрепунина Т. П., а ну – смотри-ка сам… видишь?
– Да ну?
– Вот тебе и ну… Это, мой дорогой, совсем не шутки, в такие дела нос совать опасно. Бес с ними, с пропащими-то… Но деньги? Это ж деньги…
Федор Васильевич опустил голову в шапку и заскулил как пес.
– Господь с тобой, Федька. Дался тебе уголовник этот матерый. Эх… да не кручинься ты так. Вот что, я тебе клянусь, друг мой ситный, сделаю все что смогу. Уж от веревки-то отверчу парня.
– Ладно, Петр, спасибо и на том, вижу и впрямь дело сурьезное. А хоть что про самого-то написано? Можно глянуть?
– Держи, читай, сколько влезет.
Вот что прочитал Федор Васильевич:
«Стрепунин
