быстро взял себя в руки.
– Босс сказал, что нас встретит человек из посольства и что у него есть для нас сенсация.
– Да что ты все – Босс, Босс. Мне все это ни к чему. Посольство, сенсации. Я всего лишь оператор. Снял, что велено, и готово дело.
Может, зря я ему рассказал. Хотя Бос не инструктировал меня насчет оператора… Что-то я опять начинаю дергаться. Спокойно!
Раппопорт подозрительно быстро пьянел. То ли уже выпил сегодня до приезда в аэропорт, то ли злоупотребил вчера. После второй кружки он стал утомительно разговорчивым, что меня раздражило. Я надеялся все же в его лице получить соратника, а не болтливую обузу.
– Скажи, Юра, а ты правда думаешь, что после Януковича там все стало плохо, а при нем все было шикарно? Что дело в нем? В этом урке?
– Здесь много тонкостей. – Мне не нравился его тон. – Он не ангел, но те, кто его сменил, совсем никуда.
– А ты в этом уверен? Что они сделали плохого?
– Давай сейчас не будем. Скоро все увидим сами.
Какой смысл сейчас об этом спорить? Мне хватает перебранок с Ларой по этому вопросу. Однако каков Славик! Не ожидал я от него такого. Чувствую, он еще не раз меня удивит за время поездки. При начальстве он тоже такой смелый?
– Эх… Молодой ты еще. – Раппопорт запрокидывал голову и не отпивал пиво, а буквально заливал его в себя.
По-моему, мы со Славиком были примерно ровесниками.
До посадки Раппопорт успел выпить еще две кружки, а в самолете так чудовищно храпел, что стюардесса посматривала на него с плохо скрываемым раздражением. Все ее попытки разбудить бородача для потребления самолетного завтрака успехом не увенчались. Если он собирается так усердно пьянствовать в Киеве, нам не избежать проблем. По его хмельным речам я догадался, что он не из тех, кто голосовал бы на выборах за моего отца и его сторонников. Еще пара кружек, и он бы заговорил о том, что мы украли у украинцев европейскую мечту. Зря я с ним поделился, что у меня в Киеве запланирована передача секретной информации. Придурок, ругал я себя, болтун! Но теперь уже поздно… Остается только верить, что Раппопорт не использует мою откровенность мне же во зло.
Перед самым Киевом я задремал. Тяжело и некрепко. В неудобной позе. Разбудило меня сообщение о начале снижения. Неприятно затекла шея. Я размял ее пальцами, как мог, но это особо не помогло. Славик по-прежнему спал. Когда самолет уже катил по полосе, я насилу его добудился, а он еще долго тер виски и охал. Пахло от него неприятно. Глаза смотрели испуганно… Борода как-то смялась.
По стеклам иллюминаторов стекала вода. Прилетать в дождь – хорошая примета.
Вопреки опасениям, на паспортном контроле нам не предъявили никаких претензий и не подвергли тщательному досмотру. Даже не спросили о цели визита. Пограничник поставил в мой паспорт штамп о въезде с таким видом, с каким прихлопывают надоевшую муху. Меня это, мягко говоря, удивило. В Москве сложилось стойкое мнение, что всех российских журналистов осматривают с
