своих рук – déjà vu, подумал Т., это ведь уже было совсем недавно, в поезде. Он перевел взгляд на девку.
– Тебя как звать?
– Аксинья, – ответила девка. – А вас?
Отчего-то Т. вдруг почувствовал непреодолимое желание выдать себя за писателя, о котором говорил Ариэль.
– Толстой, – сказал он. – Лев Толстой.
Девка прыснула в кулак.
– Скажете тоже, – проговорила она застенчиво. – Ну какой же вы толстой. Вы худявый. И еще лев, придумал тоже. У льва грива.
Т. заглянул в ее зеленые глаза и вдруг почувствовал мгновенное, бесстыдное и полное взаимопонимание с этим веселым юным существом. Аксинья улыбнулась – и столько в этой улыбке было красоты, мудрости и непобедимой силы, что Т. показалось, будто одна из античных статуй с корабля княгини Таракановой облеклась плотью и возникла перед ним наяву.
– Грива, говоришь? – переспросил он охрипшим голосом. – Грива как раз есть…
– Врете небось, барин, – хохотнула Аксинья.
– Не, не вру. Поезжай-ка вон в ту рощу. Покажу…
Прислонясь лбом к березе, Т. тяжело дышал, стараясь стряхнуть с себя последние остатки хмеля. Но ничего не получалось – опьянение, наоборот, становилось все тяжелее и беспробудней. Душу постепенно наполняло раскаяние в том, что произошло минуту назад.
– И правда лев, – смешливым голоском сказала лежащая на телеге Аксинья. – Прыгучий какой…
«Как же так, – думал Т., – отчего так устроена душа? Почему мы за одну секунду проходим путь от ангела, ждущего, когда откроются райские врата, до блудливого демона, боящегося лишь одного – не допить чашу позорного наслаждения до дна, упустить из нее хотя бы каплю… И ведь самое страшное и поразительное, что никакого шва, никакой заметной границы между этими состояниями нет, и мы переходим от одного к другому так же легко и буднично, как из гостиной в столовую. Действительно впору поверить в бредни покойной княгини…»
– А какие на ногах когти, – бормотала Аксинья. – Истинный лев…
– Ты бы прибралась, – сухо бросил Т.
– Аль не ндравлюсь? – обиженно спросила Аксинья. – А только что ндравилась…
Уже собирясь сказать ей что-то отрезвляющее, Т. поглядел на нее и осекся. В небесных доспехах юности и красоты Аксинья казалась древней богиней, вечной небожительницей, сошедшей на землю, чтобы соблазнять человеческих сынов и нести им смерть… Вокруг нее дрожала еле заметная радужная дымка, которая как бы подчеркивала ее неземную природу.
Впрочем, такой же еле видный ореол окружал и телегу, и даже помахивающую хвостом лошадь – видимо, влажный лесной воздух странным образом расщеплял косые солнечные лучи.
Аксинья лукаво улыбнулась, и Т. с ужасом понял, что хочет ее опять, и через минуту, когда это чувство вновь захлестнет его с головой, сопротивляться будет невозможно.
«Мне с этим не совладать, – подумал он. – Как сказано в Евангелии? Лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих,
