рознь, но, очевидно, эта – достаточно важная, коли заинтересовала Амирию.
– Какую?
– Говорят, Розамунда де Клиффорд умерла при родах, и младенец – мальчик – тоже не выжил.
Алиенору не захлестнула волна триумфа, сила ее чувств была сравнима разве что с тонким ручейком. Какое это имеет значение? Все тлен.
– Упокой, Господи, ее душу, – пробормотала она. А про себя закончила: «И будь проклят Генрих».
Амирия занялась розжигом свечей.
– Мадам, простите меня. Я думала, вы обрадуетесь, услышав это.
– Скорее, опечалилась.
Служанка задумчиво кусала губы. Очевидно, она была чем-то взволнована и в конце концов не выдержала:
– Ее похоронят в Годстоу, и король говорит, что оплатит строительство усыпальницы для нее и ежедневные молитвы за упокой ее души. Это же неприлично!
– Ну да, неприлично, да и ей от этого лучше не станет. – Алиенора представила, как Розамунда возлежит в гробу посреди храма, словно королева. Часто ли будет навещать ее могилу Генрих? Так же часто, как могилу Томаса Бекета? Чаще, чем приезжал он в Редингское аббатство, где похоронен его первенец? – Мне жаль ее, и это правда.
Она приступила к скромной трапезе из хлеба и сыра, мечтая о говядине, тушенной с тмином и имбирем, о сдобренном специями вине и о своем любимом засахаренном горошке. В Саруме королева не голодала, однако еда была совсем не аппетитной. Имбирное печенье, подаренное Изабеллой и Амленом, давно уже закончилось, хотя Алиенора пыталась растягивать удовольствие.
После ужина она помолилась перед переносным алтарем. В ее комнате он был одним из нескольких предметов роскоши, которые ей позволено было иметь при себе: отделанный сапфирами и горным хрусталем, с костью от пальца святого Марциала под мраморной крышкой. Алиенора молилась о Розамунде, поскольку таков был ее христианский долг. Генриха она презирала и ненавидела за то, что тот выставлял любовницу напоказ всему двору, но сама Розамунда обладала лишь преходящей властью спальни. Алиенора никогда не видела в ней сколько-нибудь серьезной угрозы для себя как королевы. Бедная, глупая девчонка.
Вернулась камеристка, относившая грязные тарелки судомойке, и объявила, что узнала еще одну новость.
Алиенора удивленно вскинула брови.
– Это поистине пир во время голода, – язвительно заметила она. – Что на этот раз?
Тон королевы заставил камеристку смутиться.
– Торговец вином говорил одному из стражников, что ваш сын Молодой Король и его королева ожидают ребенка к следующему лету.
Два чувства разом охватили Алиенору: радость при мысли о внуке от старшего сына и горечь оттого, что эту новость ей пришлось узнать таким жалким образом – как сплетню, подслушанную у прислуги. Где посланец с торжественным уведомлением? Какие еще взлеты и падения семейной и политической жизни остались ей неведомы? Ребенок явится на свет у родителей, которые
