длинные дали, про темень и медПро ужас живого китайца
И ситец… – Столыпин за сердце хватается
И падает под ноги мертв
Самому себе
Как Ленин приходил к рабочим
До революцьи
То было тихо и светло
В квартире
И кошка странное пророча
Уже висела над столом
Прозрачная
Как бы в Москве увековечась
Ильич к ней обращался: Нечисть!
Я знаю, о чем ты
Где жил таракан и ходила бродячая мышь
Где нас наблюдал, даже снегом заваленных крыш
Не приподнимая, нас Бог наблюдал
А что поднимать-то – кто даже и поднимал
Вот этих заваленных снегом и снегом заваленных крыш
Вон там – наблюдал – таракан, а вон там вот —
бродячая мышь —
Наблюдал
И все это о неслучившемся варианте Мандельштама, если бы не о буддийском варианте нашего Иоанна Кронштадтского
Она босая выходила
И в грудь иглу себе вонзала
И грудь саму себе лизала
И наши следом приходили
И царску власть как злую мрию
Порушили! зовут: Мария
Стюарт! —
Но нет ответа им
Церковь полная людей
Он во гробе не шутя —
Спи, мой Моцарт! спи, дитя!
Где-то здесь и твой злодей
Вот закроют крышку гроба
Разойдутся по домам
А он останется и в оба
Словно страшный адамант
В руках памяти очей своих обжигаясь все будет держать тебя
Вот он идет и вдруг с небес
Она к нему слетает ловко
Мой милый! вот ты есть Дантес! —
А ты? – Я – божия коровка!
Ах ж ты, божественная дура! —
Нет, нет, вот я уже продула
Оба твои пистолета! —
Продула? —
Продула! —
Пистолеты? —
Пистолеты! —
А то я иду и вдруг с небес слетаешь ко мне ловко и говоришь:
