и точно – а и не попалПритворился и мертвым упал
Сам
А и не претворился
Зима пододвинулась, что и сама
Уж моет посуду на кухне
Родимые! как не сойти тут с ума
Приняв ее скажем за Кюхлю
Или Пущина
Дом опального поэта вот таким вот образом посещающих
Вот птица, назовем: Овидий
Вдруг в нашу комнату рыдая
Стремительно, словно в Молдавью
Врывается, все это видя
В ином, преображенном виде
И что?
И что Овидий? что Молдавья?
И что нам всем от этой давней
Картины
Смятения
И свидетельствования
Земля Ирака
В данном сборнике, как и в пределах двух предыдущих, соположенных – «Невеста Гитлера» и «Могила Ленина»[2], – я попытался описать некую метафизическую сущность, ускользающую, мелькающую, объявляющуюся мгновенно и исчезающую вновь из поля нашего неверного зрения. Можно заметить, что во всех сборниках она идентифицирована как нечто Женское (возможно, сказывается неодолимая русская традиция). В моем андрогинном самоощущении, данном мне, конечно, по вполне понятным природным причинам, не в целостности, но в некоем мерцании между обоими полами, в их идеальном, но явственно квазиматериально мной осязаемом естестве, мне было достаточно легко и естественно ее почувствовать и соотнестись с ней (читатель, возможно, помнит и мою женскую лирику). То, что во всем этом проглядывают некие, так называемые, демонические черты – так что поделаешь? Есть принятые позы, есть атавистическая инерция стиля и традиции, есть игра, но есть то самое, что настораживает. Как есть – так уж есть. Извините.
Войска подмоги запросили
Настали непростые дни
В то время я как раз и Силин
Сидели вечером одни
Мы тут выкраивать пошли
Туда, сюда – ну, ни в какую
А вы-то, собственно, откуда
Ребята, сами? – От земли
Ирака! —
Тогда понятно, что ни в какую
Вот вижу ворон землю роет
Что, милый, власть переменилась?
Нет! – говорит – но мне открылось
Что беззаветные герои
Лежат так близко, только дунь —
И они выплывут из мрака! —
О-о-о!
Метафизицкий
Оба сборника опубликованы в томе «Монады»
