Карранса поспешил извлечь политическую выгоду даже из такого страшного бедствия. Дело в том, что особенно сильно от гриппа пострадал обескровленный войной, голодом и блокадой федеральных сил непокоренный Морелос. Больные имелись там в каждом доме, а лекарств, да и просто хорошего питания не хватало. Карранса решил, что представляется прекрасная возможность раз и навсегда покончить с Сапатой (столичные мексиканские газеты со злорадством писали, что «испанка умиротворяет Морелос».)
Сапата, которого пресса Мехико продолжала именовать «варваром» или «Аттилой», очень сильно досаждал «дону Венусу». Во-первых, Сапата в обращениях к нации не прекращал клеймить предавшего революцию «гражданина Каррансу». С учетом обострения противостояния с Обрегоном такая пропаганда могла стать опасной. Во-вторых, Карранса был в курсе попыток помощника Сапаты Маганьи наладить непосредственный контакт с Обрегоном через Аарона Саенса и Либерально-конституционалистскую партию. Наконец, не укрылась от Каррансы и активная дипломатическая деятельность командующего Освободительной армией Юга. Через своих представителей в США и на Кубе Сапата активно пытался представить Каррансу как агента «кайзеризма», что в условиях разгрома Германии могло также оказаться для «дона Венуса» небезопасным.
Здесь стоит отметить огромное внимание, которое Сапата уделял международным контактам. В мире того периода к мексиканской революции вообще не относились как к революции. Мировая пресса считала, что в стране идет обычная латиноамериканская борьба за власть, только немного затянувшаяся. Интересно, что такой точки зрения придерживались не только европейские СМИ, традиционно поглядывавшие на Латинскую Америку свысока. Даже уругвайские или чилийские газеты писали о «варварской Мексике».
Между тем 14 февраля 1918 года Сапата отправил своему представителю на Кубе, бывшему революционному генералу Амескуе письмо, в котором рассуждал об общих чертах мексиканской и русской революций.[68] Он писал: «Мы все, человечество и дело справедливости, сильно выиграем, если народы Америки и нации Европы поймут, что общим делом революций в Мексике и России является дело гуманизма, высшие интересы всех угнетенных людей… Здесь и там мы видим крупных помещиков, жестоких, бесчеловечных, которые на протяжении жизни многих поколений эксплуатировали и мучали массы крестьян. Здесь и там рабы труда… начинают пробуждаться… чтобы отомстить.
Мистер Вильсон был прав, когда недавно воздал русской революции должное, охарактеризовав ее как благородную попытку обрести свободу. Было бы хорошо, если бы он не забывал собственных слов и понимал ясное сходство… а скорее, абсолютное тождество между этим движением и мексиканской аграрной революцией. Обе эти революции направлены против того, что Лев Толстой описал как «великое преступление»: бесчестной узурпации земли…
Неудивительно поэтому, что мировой пролетариат приветствует русскую революцию и восхищается
Gilly A. The Mexican Revolution. New York, 2005. P. 282–284.
