на ветру, у столба, посреди заснеженной улицы.
Наконец он представил, как вдруг объяснит человеку в лицо, как тот был не прав!
– Любимый! – надрывно из-за спины Иннокентия проголосила Аленушка.
– Я! – тонким и мерзким фальцетом откликнулся генерал-лейтенант.
При виде, однако, Аленушки, виснущей на чудовище, наш герой рухнул на пол без чувств (но, впрочем, он видел, как они через него перешагнули, и потом еще слышал сквозь забытье, как они между собой ворковали!).
– О, мой генерал! – лепетала Аленка.
На что генерал отвечал:
– Точно так!
– Жить без тебя не желаю! – кричала она.
– Не живи! – соглашался военный.
Малютку Софи между тем удивило, что мама целует не папу, а также – что маму целует не папа!
В три года каких-то вещей – не понять!..
– Ты хорошая девочка! – плакал ребенок над Иннокентием (бывало, он брал ее на руки и называл хорошей девочкой!).
– Вот он, Соня, отец твой! – шипела ей злобно мать с генеральской груди.
– Папаня – хорошая девочка! – настаивала на своем кроха, ползая вокруг Иннокентия.
Со злости Алена покрылась коростой: с одной стороны, орать на ребенка считалось непедагогичным, но, однако же, ей в эту минуту было не до педагогики!
– Вот твой папуля! – мычала она сладострастно, зацеловывая пришельца.
– Папаня! – упрямилась девочка, тыкая пальчиком в Иннокентия.
И тут генерал ремень расстегнул на штанах галифе.
– Твою как бы мать, – произнес он, мучительно подбирая правильные слова.
– Полковник! – пролепетала Аленушка, обуреваемая одновременно чувствами матери и женщины.
– Я вам не полковник! – пробормотал генерал, выкидывая Иннокентия, как ненужную вещь, за окно – с тринадцатого этажа!
– Гляди, в другой раз не балуй! – пригрозил он Аленушке.
– В другой раз не буду! – кивнула она…
В то же время в Китае…
66 …Восток занимался зарей!
Иннокентий дремал, полулежа на высоченном раскидистом дереве в самых дебрях китайских джунглей.
Клетка с говорящей птицей висела поблизости же, на суку.
Сам пернатый философ, нахохлившись, мрачно бурчал:
– Недо-сыпаем, недо-едаем, недо-чувствуем, недо-хотим – и в результате недо-живем, – (до чего именно они недо-живут – попугай, однако же, не уточнил!)
Иннокентий припомнил известное изречение Конфуция о том, что надо терпеть.
– Кто-кто, а я лично не мог сказать такой глупости! – решительно отмежевался попугай.
– То был не ты, – вздохнул Иннокентий, доставая с груди заветный образок с изображением жены и дочери (в который, казалось бы, раз за семь лет разлуки!).
– Ни хрена-то он в жизни не понимал, этот твой другой попугай! – безапелляционно констатировала пичуга.
