в грязную воду, мучила Полуэкта. Не хотел он квартиру, от отца с матерью перешедшую, ни отдавать, ни терять по всяким скорбным обстоятельствам. А догадывался он, квартира эта в связи со смертью владельца домовой книжки в имущество превратится выморочное, трупу ничего такого принадлежать не может, не надо ему столько. Два на три метра, и хоре! Кубатура подходящая. Вспомнил наш печалец мудрость народную про «пьян, да умён, два угодья в ём», махнул не глядя стакан гранёный, аршином именуемый! Хорошо пошла! Не колом, как говорится, соколом. Тут он другой аршин примерил. Tоже пролетело мелкими пташечками. Да и вкусно так хлебушком занюхано было, шпротик на вилке как родной сидел, в рот просился. И пошёл туда с лёгкостью. Застучали тут мысли по темечку, воспоминания заструились. Хорошо как! Стучала, стучала мысля, потом наружу вылезла, очень явственно. В далёком детстве своём молодой совсем Эктик с ребятами, во дворе сидя, истории разные вспоминал. Один пацан тогда поведал жуть такую, что потом по ночам если одеялом с головой не накроешься, заснуть невозможно было. Мол, надо в ночь начинающуюся перед трельяжем шесть свечей зажечь, ждать полночи и в три свои отражения всматриваться. Как часы двенадцать простучат, так говорить надо голосом серьёзным, в себе уверенным. «Кубикус! Выходи! Себя покажи, мне послужи!» А далее раз на раз не приходится. Придёт Кубикус и тебя в Зазеркалье утащит – один вариант. Придёт и тебе служить будет – другой. И третий, конечно. Никто не придёт. Tогда ты кроме времени ничего не потеряешь. Но, и не проиграешь, и не выиграешь! Mахнул Полуэкт третий стакан, выташил свечи стеариновые, на случай отключения электричества припасённые, подтащил отяжелевшее тело к трельяжу и, свечи поставив, зажег все шесть. Свет верхний он не включал, экономил по-привычке, а торшер, возле стола стоявший и пиршество его освещающий, предусмотрительно выключил. Правда графин и стакан с собой взял, на подзеркальный столик поставил. Время до двенадцати оставалось, отчего не предаться излишествам нехорошим в виде потребления напитков горячительных? И предался… Eщё рьяно как! Tут часы начали бить сколько им положено. Свечи горят, в трёх зеркалах три графина отражаются, свечей множество и сам герой эксперимента. В трёх лицах и с трёх ракурсов! Собрался с силами Дормидонтыч, усмехнулся ухмылкою кривой, не верю, мол, я в дела эти, шутю, и произнес трижды слова волшебные. Hичего, конечно, не произошло. Когда это детские страшилки в возрасте взрослом исполнялись? Как смотрел он в зеркало, так и смотрится. Вот только ранее было три отражения, а сейчас одно. И зеркало одно, и графин и аршин. Свечей тоже стало шесть. Oстальное всё, что в боковых зеркалах отражалось, делось куда-то. Это я здорово набрался, – успел подумать Полуэкт, встал со стула, дотащился до дивана, на него рухнул и заснул! Пробуждение было тяжелым. Kазалось, во рту волосы напиханы. Очень хотелось их оттуда двумя руками прямо выгребать. Горло пересохло.