как насчет пивка? Собственного производства, между прочим.
Пиво «Дубняк» я частенько видел в продаже, но так ни разу и не удосужился его попробовать. Взял однажды с прилавка бутылку с портретом однофамильца, глянул на содержимое и почему-то сильно засомневался, а надо ли его пить. Классические названия типа «Оболонь» или «Балтика» устраивали меня больше.
Я снова покачал головой и ненавязчиво напомнил:
– Время позднее. Если я не ошибаюсь, у вас есть ко мне какое-то дело. Крайне важное.
– С чего ты взял, что дело важное? – насупился Дубов. Напрасно он это сделал. И без того вид у него был то ли болезненный, то ли не очень трезвый.
Я пожал плечами:
– Из-за всяких пустяков никто не стал бы пугать до смерти восьмилетнюю девочку, верно?
Он помолчал, а потом ткнул большим пальцем через плечо и спросил:
– Видишь, что там, писатель?
Такую огромную и подробную карту Российской Федерации я созерцал лишь один раз в жизни, когда судьба случайно занесла меня в кабинет начальника железнодорожного управления. Та, которая занимала всю стену позади Дубова, была испещрена пометками непонятного назначения, разноцветными флажками и маленькими фотопортретами неизвестных мне лиц. Мне подумалось, что примерно так должна видеться Россия из кабинета директора ЦРУ, отслеживающего раскинутую агентурную сеть.
– Когда я спрашиваю, нужно отвечать, – прикрикнул Дубов. – Повторяю! Что находится за моей спиной?
– Карта, – сказал я, пожимая плечами. – Масштаб 1: 750 000.
– Болван! – с чувством произнес Дубов. – Какой же ты писатель? Воображения – ноль! Это же Российская империя! Великая и многострадальная держава. Оптом ее уже продали. Теперь торгуют в розницу. Сегодня она лишь на мне держится, на моем горбу!
В глубине души я сильно усомнился. Помимо кудрявых локонов, у этого человека не было ничего общего с атлантом. Вряд ли Всевышний рискнул доверить его покатым плечам столь ответственную и тяжелую ношу.
Поскольку свои мысли я оставил при себе, Дубов приписал мое молчание благоговейному согласию и возвысил голос еще на три четверти тона:
– Я не вправе жалеть каждую маленькую девочку! Я должен думать о всех сразу, о целом народе! – Его правая рука описала над столом такой порывистый и широкий жест, что едва не смахнула на пол бюст Гитлера, соседствовавший почему-то со статуэткой Будды. – Но я не жалею и себя самого. – Опять понизив голос до уровня доверительной интонации, он предложил: – Присмотрись-ка ко мне хорошенько… Как я выгляжу?
«Дерьмово!» – вот что сказал бы я, если бы вдруг решил по дурости, что от меня ждут искреннего ответа.
– Ну… в сравнении с годовалым бутузом из рекламы памперсов вы, конечно, проигрываете, – так дипломатично выразился я на самом деле.
– Именно! – Он одобрительно кивнул и выпятил губы так, словно намеревался послать
