князя сияющей улыбкой. Времена, где друзей не ждут, заполучили власть…
Мечется бедная Матренка, не ведая, где бы упрятать графиню. А слуги давно разбежались, да и нянюшка исчезла в лабиринтах дворца.
– Барыня, барыня, стучат, двери ломят. —
– Так, поди, открой. —
Графиня и не укладывалась спать. Прическа надменно высока, словно сейчас утро дворцовых визитов, вызывающе сверкает бриллиантовое ожерелье, пышные буфы искусно нависают на плечах, локотки сжимая, жесткие кружева в каменьях скрывают точеные запястья. Алфея ощущает багрово-бархатную тяжесть платья обнимающего колени, церемонно сходя по парадной лестнице в залу. Онемевшая Матренка пятится к трясущейся, вырываемой двери, отступает от кованого топота. Пылают факела, запах махорки, стужи и металла, людность и грохот крушения, вопросы к непроницаемому спокойствию хозяйки. Сцепленные на талии пальчики выгибаются от рывка, предательски оголив плечо, интригуя визитеров недосягаемостью. Недобрый взгляд изучает классический профиль, холодит взведенной угрозой зашептавшие на ухо подвески: «Этого следовало ожидать».
– Обезумели, хамы, – невольно ответила графиня, вполне владея собой.
Щелчок оглушил. Она смотрит уже со стороны: долго и прочно хрустит ткань, удерживая сникающее тело, цепко сжата обманчивая легкость рукава, обнажив левую грудку, невинно удивленную нелепым обращением. Отшатнувшись, бесноватые, никак не ожидавшие подобного исхода, будто бы бережно укладывают ее на ковер, матерясь, оставляют дом распахнутым. Вьюга заметает еще зеленые, не успевшие состариться рыжиной, не уставшие листья октября, ощипывает богатые кроны вековых исполинов. За мглою звезды как никогда печальны. Князь склоняется к телу, прикрывает надорванным рукавом крапинки крови, зардевшие под кожей, оглядывается мрачно на Алфею. Он подходит к ней сожалеющей походкой, видит крайнее изумление, теряющее границы зрачков, черная бездна не оставляет места радужке, дробится хрустальными гранями – уже за пределами души.
– Этого следовало ожидать, графиня, я к Вашим услугам. Выбор, Вы сделали выбор, – он сжимает безвольные пальцы, – час пробил, сударыня. Я был терпелив, памятуя о графе. Богиня моя, послушайте, пуля вернется к пославшему ее, ничуть не повредив Вашего чудного ушка. Так позвольте предложить Вам руку, сердце вы давно похитили. – С неистовым наслаждением он приник к остро выточенным ноготкам, как верный друг, уверенный в своей правоте.
Факир-управитель гасит портретную галерею, собирает свет очей – до лучших дней. Князь хочет услышать – уловить в молчании согласие на отъезд.
– Было послание: предать забвению. Прежнее кануло в Лету, не пытайтесь искать графа в предстоящем хаосе. Нас ждут иные наряды, имена. Нас укроют темные крылья. —
Впервые хмуро Алфея обводит неласковым взором редеющую свиту, едва приседающую в поспешном реверансе. Особняк пустеет, все в сборе, только Матренка,
