шаровары, обшитые золотым позументом, алая шелковая же минтана, золотом шитый лечак, каламкаровый архалук, шуба соболья, серебряные пуговицы и запястья, расшитый ошмаг, лента бархатная с монетками, и на лбу оборочка, и на шалварах оборочка, воротник с узором, пояс золотой, кольца с яхонтами, ожерелье из янтарей или кораллов, – а между ними продырявленные золотые, и рублевки, и двугривенные; нагрудная булавка, серьги в ушах тоже из золота, а иногда и жемчужные; края минтаны также нередко жемчугом обшиты.
У многих в волосах и на голове всяких украшений да убранства на добрых пять туманов! У многих – нитка на лбу с монетами из чистого золота.
У каждого жена и дочь – словно хановы или бековы дочери.
Было у каждого в доме по четыре, по пять снох – и ежели заболит у него что, все они вокруг него хлопочут, ухаживают, готовы ноги ему вымыть и ту воду выпить. Стоило только ему подставить голову или спину, снохи и дочери наперебой норовили почесать его или поискать ему в голове.
Снимал ли он трехи или лабчины, каждая спешила делать то, на что горазда. Одна растирала ногу, другая грела воду, та подносила кувшин, чтобы вымыть ноги и голову, та, засучив рукава, лила ему воду на руки, эта подавала полотенце, та подвертывала ему рукав, та прибирала одежду, еще одна стелила постель и укладывала его спать.
А когда, бывало, он спит, – разве могло такое случиться, чтобы муха пролетела мимо него или села ему па лицо? – до того внимательны были снохи и дочери.
Когда случался в доме гость, такая же честь оказывалась и ему, – разве посмели бы они поднять на него глаза? Если он выражал какое-нибудь желание, они не то что бегом, а стремглав бросались поскорей исполнить. Сложив на груди руки, стояли и смотрели в оба, ждали, не прикажет ли чего хозяин или гость. При одном взгляде свекрови или свекра готовы были тот же растаять на месте, до того велико было их послушание.
– Вот это счастье, так счастье, – а деньги, что в них? Будь они прокляты и те, кто их чеканит! – нередко говаривали сельчане и качали головой: и съесть нельзя, и на себя не наденешь! Нынче набьешь карман, а завтра, глядишь, соси палец. С ними нет тебе ни ночью сна, ни днем покоя. Кусок в душу нейдет, словно брюхо у тебя разболелось. Деньги – это ржа, грязь на ладони. Сегодня есть, а завтра – поминай, как звали. Помрешь – и достанутся волкам да собакам. Что денег отведать, что собственного мяса съесть, – одно и то же.
А к нам, гляди, и сардар заходит, и богатей. Имелся бы в корыте хлеб, в карасе – вино, в мешке – мука, а там – будь я гол, как сокол! Да пропади моя голова, если я стану тужить. Был бы дом мои полон, была бы в доме благодать, дети были бы живы-здоровы, и пусть тысяча людей ко мне приходит, тысяча уходит, – разве это мне в тягость? Хлеб – божий и я тоже. Кому приведется, тот пусть и ест, – слава богу, в запасе много еще кой-чего. Были б сыновья здоровы, да сам я жив. Как может господь урезать пищу у своего творения? Я шапку набекрень заломлю да свое и наверстаю. Пускай ленивый тужит.
Нет, нет – кто деньгам предался, у того ни
