Да упокоит господь души родителей наших, что научили нас хоть в церковь ходить, а то бы мы так и росли, как звери дикие. О таких вещах год можно толковать, все конца не будет.
Пойдем-ка ко мне, закусим, чем бог послал, выпьем за помин душ родительских, – авось когда-нибудь господь над нами смилостивится. Не может же век так быть!
Идем, идем, а то скоро пост великий – тогда беда: сиди да ешь соленье, грызи морковь, пропихивай силком в рот Да в живот. Пока масленица, пировать надо.
Л там пусть будет, что богу угодно. Пускай хоть остаются на своем месте и богач, и монах ученый. А что не делают добра, пусть не делают. За их грехи с нас не спросят, от нас отчета не потребуют. Кто знает, что с нами завтра стрясется? Человечину едят, кровь пьют. Спасайся, уж кто как может. А наша опора – бог, он нас не забудет, так дело, не оставит.
Худо нынче, плоха дорога, – а завтра будет свет, и многие матери тогда заплачут.
Если дорога твоя пряма, иди и иди по ней, как бы она длинна ни была, с прямой дороги не сворачивай. Не то, коли пустишься по горам да по долам, плохо будет, много испытаешь бед всяких. «Йолдан чхан гйози чыхар» («Кто с дороги сойдет, у того глаз пропадет»)…
Идем, идем ко мне, посмотрим, чего там наша хозяюшка наготовила – бедняжка всю ночь глаз не смыкала, шныряла туда-сюда, колесом вертелась!..
– Дай бог здоровья нашему старосте! Кабы не он, этот человек вконец бы нас извел!.. – послышался с другой стороны голос одного из собеседников. – Покручивая усы, нюхая воздух, мотая головою, он с аппетитом глотнул слюну, кашлянул и продолжал: – Уж пять часов, как обедня отошла; небось, вороны и те успели раздобыть кусочек мясца или дряни какой-нибудь, да и съели, а у нас только в животах бурчит да в ушах жужжит; с одной стороны мороз тебя за икры щиплет, с другой голод напирает, – а он, ишь, тянет да тянет, как мельница на полном ходу – мелет да сыплет из головы. Чуть было не прервал я его, не сказал: – укороти хвост – караван уйдет, поубавь жерновам ходу, завяжи рот,. усмири язык; коли тебя ветер распирает, – ступай домой„ пускай уж там и дует, а нам ветра хватит, ноги, руки совсем заледенели, как деревянные.
Сущее наказание, право! Хочешь разговаривать, – говори у себя, за курсой, чтоб можно было и слушать, и спать. А ты, как торгаш какой пристаешь! Мы и сами хорошо знаем, где пропавший осел привязан, да что поделаешь, ежели близко подойти нельзя, – шею тебе сломают, а ослу – гляди – и ноги и голову остригут до неузнаваемости. Он хозяина видит – ревет, а хозяину говорят: нет, не твой осел!.. Эх, кому тут голову снять?
Есть такая старая присказка: спросили раз верблюда, – отчего у тебя шея крива? Верблюд и ответил: – А что у меня прямо, чтоб шея не крива была?
Стало быть, дело наше такое, – словами разве кого убедишь? Нет, ты сперва достань ярмо да молотильную доску, приготовь гумно, сложи скирды, а уж потом и хватай за ухо шалого быка. Э, брат! тысячу раз уж ты видал, как он с молотильной доской в степь пускается, – чего ж понапрасну голос свой
