выставка,а то крестный ход по граблям неистовых.
День за днем, дружок мой, с утра до вечера,
из воды болот выпекают печево.
Из печи несут, а оно уж черствое.
Говорят, что сладкое, да и черт же с ним.
Закрома до верха полны той черствостью.
Вековые кажут друг другу новости —
все равно, какого уезда, волости…»
«Чепуха, говорю, ерунда, пустяки…»
Чепуха, говорю, ерунда, пустяки.
Но гляди – на балансе одни «висяки»
бытовые – убрать, подмести,
протереть. Показанья последней среды —
электричества, газа, тепла и воды —
хватит, чтоб под статью подвести.
А еще, говорю, ворох дел: то пришить,
то в подвал отнести, а то карандаши
заточить… Говорю тебе – речь
лишь о том, чтобы выжить. Другие дела
не распутать уже. И под сердцем дыра.
Надо все же промыть и прижечь.
Улья Нова
Темнота
Темнота нависает, сгущается. Бродит по комнате, выплясывает, кружит. Темнота рисует пальцем над Витиной макушкой кружевные виньетки с черными завитушками. Не дает уснуть, отбивает чечетку каплями на комоде, мечется из конца в конец комнаты, скрестив тоненькие ломкие ручки на груди. Темнота прыгает и летает под потолком, вглядывается в лица, бледнеющие с черно-белых фотографий над его письменным столом. Темнота сворачивается клубочком вокруг карандашницы, а потом до рассвета сидит на широченном подоконнике, обхватив коленки руками, изредка отрывисто всхлипывая и со всей силы щелкая пальцем стекло.
Соседка снизу – старушенция с вечно трясущейся головой, будто она на каждом шагу норовит избавиться от войлочной шляпки со свалявшейся войлочной розой. Однажды она подошла к Вите во дворе и настойчиво прошептала: «Так и знай, мальчик: чего сильно задумаешь, то и будет. Чего пожелаешь всем сердцем, то и случится. Поэтому думай осторожней.
И мечтай аккуратнее, чтобы потом тысячу раз не пожалеть об этом».
Произнося эти слова, она крепко держала Витю за запястье и вглядывалась водянистыми глазами в самое его нутро. Вспыхнув, растерявшись, Витя хотел заплакать, но потом со всей силы выдернул руку из цепкой старушечьей клешни, вырвался и убежал. Старушенция потом несколько раз жаловалась матери, настаивая на том, что ее сын – дикий и невоспитанный, поэтому за ним надо бы как следует приглядывать. И вообще быть с ним построже.
Все началось тем вечером, когда родители неожиданно заперлись в комнате и долго шипели друг на друга. Вите ничего не оставалось, как притаиться под столом в детской и тревожно вслушиваться, улавливая разрозненные клочки их разговора. Сиплый, тихий басок отца. Визгливый, слегка гнусавый голосок матери. Всхлипы. Отрывистые выкрики. Настойчивый стук ложки по батарее – снова разбудили эту вредную старушенцию снизу. Вязкая тишина, длившаяся не более пяти секунд, мгновенно прорастала недовольным шепотом, возобновляющимися перепалками. Через неделю появился маленький чернявый Илюша. Его привели в воскресенье, после
