с гуманитарной помощью.
Начали скудновато, но появляться разные вкусности.
Дорогой, но иногда позволяемый, в наш макрокосм вполз Макдональдс. И остался.
Я ждал, ждал, когда оно появится, арахисовое масло.
И дождался. Оно появилось. Я стоял в магазине, и не верил глазам – peanut butter. Характерная баночка. Made in Texas.
Дорогая, конечно, но не дороже сладкой детской мечты.
Купил. Осторожно открыл. Вдыхал аромат и готов был расплакаться.
Это действительно было оно, после такой долгой разлуки. Мои мучения и терзания были вознаграждены.
Спасибо, Иисус! Прости, что я совсем не сберёг книжки с картинками тебя – они оказались неинтересными.
Когда пошла вся эта современная хренотня, ну, санкции там, вставание с колен и разная прочая дребедень – я в числе основного испугался за арахисовое масло. Оно ведь в Штатах делается, а Родина наша богата радетелями, которые мне начнут объяснять, что сегодня я играю джаз, завтра Родину продам, и оттого необходимо срочно отбросить от себя эту богопротивную гидру, запретить ввоз арахисового масла, а то, что и ввезли – давить бульдозерами на границе.
Ну, вы знаете, как оно у нас, что мне вам рассказывать.
А вот недавно наткнулся на масло, сделанное в Китае. Это уж вряд ли пропадёт.
По вкусу идентично.
Мне полегчало. Можно жить.
…Интересно, что стало с теми американцами, что угощали нас маслом и апельсинами? Погибли, небось, во время очередной перестрелки.
Камо грядеши: 73, 92
Глава 3. Поезд по России
Поезд по России – сто грамм и вперёд.
Она. За дверями вагона последнего. Она. В небеса провожали пропащего.
Должно быть, поезд – самый точный российский символ.
Дорога. Либо в абстрактное «домой», либо в абстрактную «чужбину». Ну, либо, тоже по-русски, этапом.
Стужа, за окном проносятся нескончаемые просторы, неприкаянная земля, вечно обречённая ждать хозяина.
Есть в этом особая, надрывная романтика. Есть что-то очень русское в стремлении взять билет в плацкартный вагон, и ехать – ехать, ехать, ехать… Просто ехать, ниоткуда и в никуда. То ли на полустанок детства, то ли на этаж, где отпевают.
Ехать ради дороги. Ради ощущения своей малости и ничтожности перед звенящей, холодной вечностью, где стирается грань между живыми и мёртвыми, где в воды Леты можно входить дважды, трижды, многажды.
Рассказы попутчиков об умершем зяте, родившейся дочери, уехавшем служить на Камчатку племяннике.
Обрывки чьих-то воспоминаний – стариковских сожалений об ушедшем, страданий о настоящем.
О будущем? Нет, о будущем говорят мало. Оно всегда абстрактное. Там вроде как должно стать лучше, несмотря на то, что день ото дня становится только хуже. Такой уж парадокс.
Дорога
