вода в собачьих валунахи год за годом отражает небо
над городом. Какая мне потреба
насущная в гранёных письменах,
и что мне скажут каменные строки?
Что Лордъ и Марко, княжеские псы,
здесь упокоились, как, Господи, спаси,
все упокоимся в положенные сроки?
2
Пётр-Павел горит, как гирлянда.
Щегол прорицает июль.
Игривый мышиный горошек
облапил тянь-шаньскую ель.
Брожу по аллеям без проку.
В карманах, на грех, ни гроша,
но здравие в полном порядке.
Мне радостно и хорошо.
«Собачий вой. Созвездий поворот …»
Собачий вой. Созвездий поворот —
небесный вальс – беспечное круженье.
Табак болгарский увлажняет рот
и вызывает головокруженье.
И некуда проситься на ночлег —
мне город чужд от центра до окраин.
Извечно бесприютный человек —
извечно блудный сын – извечно Каин.
«Оставь свой стол, оставь свой карандаш…»
Оставь свой стол, оставь свой карандаш
и отправляйся на центральный пляж.
Пока ещё свободен – загорай,
о будущем не думай, не гадай,
а мысли вздорные зашей за поясок:
что зёрна кварца больше, чем песок.
«Я бабочку крапивницу…»
Я бабочку крапивницу
поймаю на лугу,
свою судьбу-строптивицу
разую на бегу,
но ничего не выманю,
используя момент —
в моём коротком имени
для торга места нет.
«Меня запомни – молодым…»
Меня запомни – молодым,
длинноволосым и худым,
валявшим ваньку-дурачка,
когда вилась вокруг зрачка
осенняя Березина.
Ты это видела одна.
«Как незначительных гостей…»
Как незначительных гостей
на пир горой, собрало лето
доисторических морей
косую рябь у парапета.
И грузной россыпью лежат
в пыли архейские кварциты —
недороги, неимениты
и вечности принадлежат.
«В ладони луковку часов…»
В ладони луковку часов
верчу – глазам своим не верю:
злодейка двери на засов
и предлагает лбом о двери.
Ещё вчера, как на духу,
о чём ни попрошу – вещает,
и вот (увы мне, дураку)
хоть волком вой – не отвечает.
«Тише детского вздоха…»
Тише детского вздоха,
легче взмаха ресниц
монастырская охра
над рекою. И птиц
пролетевшая стая
– на восток, на восток! —
не заметишь – растает,
как отведенный срок.
«Здесь шагу
