уволили?
– Нет. Сядь. Прими всё спокойно. Я уже всё пережила.
Я сел. По привычке почесал затылок (Инночка от этого жеста радостно улыбнулась), ощутил жёсткие волосы. Мои-то вчера после стрижки были мягкие. А такие у меня бывают, когда сутки отпашешь в машине в тропиках при температуре градусов сорок пять. Странно. Когда успел испачкаться?
– Слушай, – начала Инночка – Ты принёс Мармика, сел на диван и … умер. Да, да – умер. Алёна услышала кошачьи вопли, вышла из спальни и, увидев тебя такого, стала делать искусственное дыхание. А я забыла ключ от сейфа, и меня привезли домой за ним на нашей реанимационке. Когда я вошла домой, Алёна уже выбивалась из сил, но ребята со скорой успели тебя привезти в нашу лабораторию. Я тебе побоялась сказать тебе, что у меня новая работа. Думала потом. Американцы занимаются пересадкой мозга. И тут ты. Алечка, любимый, я тебя очень люблю. Я не хотела тебя терять, и дала согласие на пересадку твоего мозга на другое тело. Я хотела, чтобы ты остался жив, такой, какой ты есть. Со своими странностями и привычками, без которых я бы не смогла жить. Ты вот и сейчас почесал затылок, как прежде. Я уже привыкла к твоему новому облику. И ты привыкнешь. Не волнуйся только. Тебе это сейчас нельзя. Пойми, только из-за того, что бы моя половиночка оставалась на земле, я пошла на это. А то была готова сама наложить руки на себя.
Села рядом, положила голову мне на плечо, и заплакала.
О мои родные глазки! Вы опять плачете, но не так, как вчера ночью, а горько и безнадежно. Я взял в руки столь любимое мною лицо и начал его целовать, сглатывая из краешек своих любимых глаз, слезинки. Эти ручейки горя и боли просто растворялись во мне.
– Да ладно, привыкну, – буркнул я в ответ на её мольбу. А сам думаю, а как матери, отцу покажусь, братьям? Как паспорт с новой рожей сделать? Вот проблем-то будет. А половиночка моя, угадывая, как всегда мои мысли, говорит:
– Все уже всё знают. Все уже к тебе привыкли. Осталось только тебе самому с этим сладить. А мериканьци эти чертовы, будут тебе, как подопытному, до конца жизни пенсию платить. Так что бедствовать не будем. Громко звонит дверной звонок.
– Это, наверное, врачи…
Я подскакиваю на койке, хватаю трубку телефона. Голос третьего механика:
– Владимирович! А топливо из шестого правого не выкатывается. Что прикажете делать дальше?
Я окончательно просыпаюсь. До конца рейса осталось два месяца и десять дней.
Сон второй (плохой, тревожный, грустный)
Мой старенький, добрый «Витя Чаленко» входил потихоньку в Золотой Рог. Я, как всегда на подходах, находился в машине и управлял двигателем. Подходная суета всегда приятна. Всё помыто, чистенько, подкрашено. Все бумаги подготовлены. Я был готов ко всем проверкам. Наученный горьким опытом многих поколений механиков, я заготовил все бумаги на все случаи жизни, заполнил все журналы, формуляры. То есть был во всеоружии. Только волновала одна проблема. Судно было полностью загружено контрактными автомашинами, и каждый член экипажа вёз ещё по одной. В Японии в порту
