правителя, а теперь я возглавляю штат придворных дам невесты монарха, ее высочества Фрероны Саксонской! Не было ни одной особы женского пола при королевском дворе, которая обошлась бы без моих услуг. А теперь сам король Карл назначил…
– Что вы можете сказать о принцессе Эмме? – спокойно осведомился Ренье, опускаясь в кресло у очага и протягивая над мерцающими углями тонкие смуглые ладони. Тяжелые золотые браслеты на его запястьях вспыхнули зловещим багровым блеском.
Дама Автгуда осеклась и взглянула на герцога с недоумением. Даже ее обычное высокомерное выражение сменилось полнейшей растерянностью.
– Ну же, благородная Автгуда! Вы ведь знаете всех особ королевского дома, не так ли?
Она пожала плечами. Медленно сложила руки под грудью.
– Ума не приложу, о ком речь. Здесь какая-то ошибка, и лучшее, что вы можете сделать, – это отправить меня обратно, принеся извинения.
К ней приблизился нотарий герцога, византиец Леонтий, словно сошедший с алтарного образа в соборе Аахена, – в складчатой хламиде, кудрявый, с шелковистой бородкой вокруг мягкогубого рта, с глазами, словно сливы, под прямой линией сросшихся бровей.
– Успокойтесь, многоуважаемая Автгуда! – Голос его был вкрадчивым, с легким иноземным выговором. – Моего господина интересует дочь короля Эда и Теодорады Каролинг, вашей воспитанницы, – мир ее праху. Ну же, Автгуда! Эмма, принцесса Эмма – единственное оставшееся в живых дитя соперника могущественных Каролингов.
Теперь лицо Автгуды вспыхнуло от возмущения. Эмма! Да кто сейчас помнит об этой Эмме? Принцесса, о которой никто никогда не говорит!
– Да откуда же мне знать, клянусь Святой Девой!
– Кому же и знать, как не вам, любезнейшая? Всем известно, что дама Автгуда знает обо всем, что творится в королевской семье. И вы должны, просто обязаны вспомнить все, что вам известно о дочери короля Эда.
Нотарий Леонтий говорил мягко, голос его звучал мелодично, но почему-то от его улыбки даму Автгуду бросило в дрожь. Она взглянула на Ренье. Какие-то путаные обрывки мыслей лихорадочно носились в голове. Липкий страх делал самоуверенную даму жалкой, она испытывала желание упасть в ноги, молить о снисхождении… Но ведомо ли снисхождение тому, кто погубил молодого Цвентибольда, короля Лотарингии? Автгуда вдруг словно со стороны увидела себя здесь – босую, растрепанную, в загаженном платье. И герцога – в подбитом мехом плаще, теплых башмаках на ремнях с пряжками до колен. Кровавые рубины фибулы[37] на плече и в герцогском обруче испускают дьявольский свет… Наверное, так чувствует себя последний раб перед своим господином. Какое уж тут достоинство… И когда один из лохматых мужиков, притащивших ее сюда, забренчал железными орудиями у стены, она вдруг, не помня себя, упала к ногам герцога.
– О светлейший, о всемилостивейший!.. Я…
– Тс-с, – взмахом руки остановил ее Ренье. Он замер, прислушиваясь. В темное
Фибула – декоративная булавка, застежка для скрепления одежды.
