и бросал»).
– Каждый день кошка как бы случайно прогуливалась под моим балконом. А я как бы нарочно ронял перед ней кусочек котлеты, – говорит он в своей неистребимой шутовской манере. – Старик Дорфман забывал иврит и вспоминал родные буквы. Кричал, что эта палестинская кошка таки объедает его родной пансионат! Скажи, а ты кормил бы кошку, если бы оказался на моем месте?
– Я не люблю котлет, – отвечаю я уклончиво. – А кроме того, мне никогда не нравились чужие лестницы.
Он достает сигареты.
– Пока мне в паспорт не поставили визу, мне тоже казалось, что я никуда не уеду. Но это все иллюзия. Мы уезжаем не потому, что это кому-то хочется. Просто что-то в нас самих протестует против того, чтобы мы остались.
– Понимаю, – отвечаю я ему в тон. – У каждого из нас есть своя кошка, которая сидит и ждет, когда ее начнут кормить с балкона. Ты это хотел сказать?
– А ты именно это и хотел услышать?
Вечная его ирония, иногда неуместная, но всегда вызывающая. Глаза Моисея, однажды заблудившегося в пустыне. Взгляд поводыря за помутневшими стеклами очков.
Мы курим. Он – вечную «Шипку», а я – непостоянное «Мальборо». Я знаю, что будет потом. Мы выпьем. Затем – еще. И еще. А дальше все как всегда: знакомые адреса, заранее угаданные встречи. Неверные стопки, отчаянные стаканы. Душа – широко и навынос, а жизнь и судьба – винтом.
Однажды мы надолго заблудились в квартире случайного знакомого. Сначала пили за новую книгу, потом – за ее автора, а дальше – за тех, кто находился сейчас рядом с ним. Поименно, но без фамилий. День то и дело менялся местами с ночью, и это было немного странно. «Сегодня – это уже сегодня, или пока еще вчера?» – мучил нас один и тот же вопрос. Ответа мы, понятно, не находили.
В поисках выхода мы бродили среди незнакомой мебели, перманентно натыкаясь на сервированный стол. Он подстерегал нас повсюду – на кухне, в гостиной, в спальне, даже в прихожей. Уйти через дверь не представлялось никакой возможности (иногда так бывает). Мы попытались обмануть коварный стол: сделали вид, что отправляемся на кухню, а сами прокрались в спальню и выбрались через окно.
На улице нас встретили. Двое в форме, не считая «бобика». Спросили документы, которых мы с собой не носили. Запахло протоколом и принудительным выяснением личности. Край света, по меткому выражению поэта, поджидал нас за первым же углом.
Тогда он вынул из кармана только что вышедшую книгу и ткнул пальцем в свою фотографию.
– Это я, – сказал он, и тут же спросил: – Это я?
– Да, это вы, – был ответ. – А вот вашего приятеля мы не знаем.
– Ничего, еще узнаете! – весело прозвучало в ответ. – Вот пару книжек издаст!..
Он был щедрым человеком…
Окурок падает в консервную банку.
– На посошок?
Стакан покачивается у меня в руке,
