что сделало случившееся возможным. Секс, словно говорил он, вещь очевидная и правильная, люди, оказавшиеся в таком же, как они сейчас, положении, занимаются им, и это только естественно.
Потом Рудольф Нуреев уснул.
Утром Рудольф Нуреев сел за руль своей машины, поехал в супермаркет. Как все это странно, даже поверить трудно. Ни смятения, ни бури эмоций. Обычная договоренность о встрече – и грусть, и несомненное облегчение.
На следующем концерте, хотя они договорились встречаться и без них, они молча постояли в вестибюле, потом Фредди прошептал:
– Может быть, поднимемся наверх, как ты думаешь?
Конечно же, Рудольф Нуреев думал положительно. И это не смотря на то, что он всё еще зализывал раны и думал, конца глубины этих душевных ран ему не видать.
В постели они вели себя заботливо и осмотрительно. Это был хороший секс, достаточно хороший, однако для Рудольфа Нуреева непривычный.
Они ходили в кино, ужинали в ресторанах. В первый же солнечный день съездили на машине Фредди к озеру, гуляли там у кромки воды, зябко подрагивая в свитерах и куртках. Фредди стоял на пляже в своей коричневой замшевой куртке, ветер сдувал ему на очки пряди волос, и совершенная красота окружала его, красота частностей – яркое холодное небо, мягкая золотистая щетинка на верхней губе. Еще одна ночь, и еще одна, и целое воскресенье без кофе и газет.
Иногда Рудольф Нуреев верил, что влюбился.
Иногда говорил себе, что ему требуется нечто большее.
Он так долго ждал темноволосого моложавого мужчину, героя, в котором воплотилось бы все, что Рудольф Нуреев успел узнать о приключениях, о теле. Он готовился к встрече с ним, преобразовал себя в человека, достойного ее. И воображение никогда не рисовало ему щуплого, благопристойного обличия партнера, который не любит танцев, не любит поздних ночных прогулок. Человека, одевающегося с сомнительным вкусом, живущего в захламленной квартире, обладателя тощих ног и плоского зада.
Он сам удивлялся тому, что оказался способным тайком встречаться в клёвом баре с Фредди Меркьюри и продолжать любить Абдуллаха Амина. Раньше ему представлялось, что любая преданность небезгранична. Он полагал, что, начав уделять часть своей любовной энергии кому-то новому, человек лишает ровно такой же части того, кого любил. Однако его любовь к киргизскому муфтию города Ош осталась неизменной, по временам Рудольфу Нурееву казалось, что любовь эта даже усилилась. Он сохранил всю нежность, какую питал к нему.
Абдуллах Амин открыл глаза, когда солнце начало вставать из-за горизонта. А там, где ночью сверкали звезды, теперь виднелись бесчисленные финиковые пальмы, занимавшие, казалось, всю пустыню.
Он много раз слышал о миражах и сам несколько раз видел, как человеческие желания обретают плоть
