только что звонила охрана с дачи Сталина, – сообщил Маленков Хрущеву. —
Они считают, что со Сталиным что-то случилось. Будет лучше, если мы поедем туда. Ты можешь немедленно выехать? Мы за тобой.
Хрущев удивился: когда он уходил, Сталин уже был довольно пьян, но находился в прекрасном расположении духа: он тыкал своего тучного протеже в живот и называл его «Мыкытой», высмеивая сильный украинский акцент Хрущева [КМ, 146].
В три часа утра легковой автомобиль миновал березки, серебристые ели, замаскированную батарею зениток и подъехал к воротам в двойном периметре ограждения.
Маленков и Берия вышли из машины. Они составляли странную пару: Маленков, бывший привередливый хранитель партийных архивов, тучный, с зачесанными назад волосами, был похож на дородного пекаря. Берия, вальяжный «мясник», руководивший спецслужбами и известный извращенец, тоже был довольно упитан, но в пальто с поднятым воротником, черной фетровой шляпе и пенсне с толстыми линзами, из-за которых, кажется, выскакивали глаза, больше напоминал пронырливого детектива из какого-то мультфильма.
– Что с Хозяином? – спросил Маленков одного из охранников. Маленков был в скрипучих ботинках. Зайдя внутрь, он их снял и засунул под мышку.
Лозгачев все еще находился рядом со Сталиным. Тот, казалось, храпел.
– Не видите разве, что товарищ Сталин спит? – в грубой форме набросился на дежурных охраны Берия. – Ничего серьезного, а вы паникуете по пустякам. Поедем, Маленков! – Охранник попытался объяснить, что случилось, но Берия сказал ему, чтобы тот не беспокоил их и не тревожил товарища Сталина. Двое уехали.
Снова оставшись наедине со Сталиным, Лозгачев начал представлять себе, какие его ждут катастрофические последствия, если Вождь умрет в часы его дежурства. Он разбудил начальника охраны и убедил его снова вызвать к Сталину людей из его внутреннего круга. Вскоре после семи часов утра на даче появился Хрущев.
– Как Хозяин? – спросил он.
– Очень плох, – ответил Лозгачев. – Все-таки что-то с ним не так.
– Скоро будет медицина, – заверил его Хрущев.
Постепенно комната заполнилась партийными руководителями. Некоторые из них открыто плакали. На короткое время Сталин открыл глаза, и они сверкнули обычным тигриным блеском. Казалось, он узнал окружающих. «Товарищ Сталин, – склонился над ним его старый сподвижник Ворошилов. – Мы все здесь, твои верные друзья и соратники. Как ты себя чувствуешь, дорогой?» Но в этот момент Сталин снова потерял сознание.
В полдесятого наконец, прибыли врачи. Ни один из них никогда раньше не лечил Сталина, и при осмотре у них дрожали руки. Стоматолог уронил вставную челюсть диктатора. Остальные долго пытались расстегнуть ему рубашку, и в конце концов Лозгачев ее разорвал. К большому облегчению охранника, врачи диагностировали у Сталина обширный инсульт и кровоизлияние в мозг.
Игнатьев,
