В смысле, что остается от нас, когда наше сердце не бьется?
Поэтому я была заинтригована этой операцией с первой же минуты, как только вошла в помещение.
Я прекрасно помню, как стояла в операционной и помогала анестезиологу, «усыплявшему» пациента перед операцией. В тот момент меня поразило, что для погружения пациента в «сон» – большинство этого не знает – надо парализовать его мышцы. Ведь, если мы собираемся вставить дыхательную трубку, а мышцы не парализованы, они дыхательную трубку вытолкнут. То есть сами не расслабятся настолько, чтобы впустить ее. Также мы не хотим, чтобы пациент отталкивал хирурга или отбивался, поскольку мышечные рефлексы будут противиться действиям хирурга. Это еще одна причина, почему надо временно парализовать пациента, прежде чем начать вмешательство.
Затем мы довели сознание пациента до состояния, которое называют «лекарственной комой». Это значит, что человек, который подвергается операции, на самом деле не спит, он не видит сны, не проходит другие относительно активные стадии мозговой активности. Если измерить активность его мозга на электроэнцефалограмме в этот момент, она покажет коматозное состояние, эквивалентное полной потере сознания [2].
Если анестезия была проведена правильно, то, «просыпаясь» после операции, пациент абсолютно ничего не помнит. То есть у него не остается никаких воспоминаний о том, что операция вообще имела место. Остаются только швы на месте разрезов.
Все это звучит как научная фантастика, а уж ощущается и подавно. Именно так я себя чувствовала, находясь в этом помещении и наблюдая глазами юного студента-медика. Но это было по-настоящему. И это было замечательно.
Пациент под анестезией не мог самостоятельно дышать, поскольку его мышцы были парализованы. Поэтому нам надо было «дышать» за него с помощью аппарата искусственной вентиляции легких. Более того, данная конкретная операция затрагивала сердце, и оно, разумеется, не билось, пока мы над ним работали. Вместо этого пациента подключили к аппарату искусственного кровообращения – трубопроводу, который гонял его кровь по кругу и обогащал ее кислородом, то есть выполнял функции, в норме осуществляемые сердцем и легкими [3].
И вот я стою в операционной. Кровь пациента качается по трубкам, опутавшим всю операционную – сердце у него не бьется, легкие не работают, память на нуле, активность мозга подавлена до состояния комы, мышцы парализованы. Помню, как подумала в тот момент: «Черт, если это не заставляет нас задуматься, кто мы, если это не заставляет нас снова задаться вопросом „Что такое жизнь?“, то что может заставить?»
Уберите наше сердце, функции мозга, легкие, мышцы – и что останется? Что есть мы?
Поэтому самое важное, что я вынесла из своего обучения профессии врача: физическое и духовное не существуют сами по себе. Наше физическое «Я» – ничто без постоянной и вечной связи с духовной энергией, и это стало мне совершенно ясно именно в те моменты.
НИЛ: Итак, вы говорите, что существует
