он вправе выбрать другого преподавателя для сдачи экзамена. Но… такой… такого… – он с трудом подбирал слова – мне ещё никто не отваживался!
По окончании семестра, эта самая девушка придет на экзамен именно к нему и, благополучно сдав экзамен, получит «хер». Просто, «отл» он почти не ставил никому.
К числу же недостатков (а в советскую эпоху, иначе, как недостатками это не назовёшь), можно было отнести его неравнодушие к хорошему армянскому коньяку и к красивым и умным девушкам.
Сам я, являясь далеко не ангелом, бывало, частенько захаживал к своему однокурснику в общежитие, где вовсю бурлила настоящая студенческая жизнь. А потому, несколько раз, и мне доводилось сталкиваться с любвеобильным преподавателем, чуть ли не лоб в лоб, в темных и длинных коридорах институтского городка.
Не сложно догадаться о том, какие лекции там читал наш любимый «историк», но то, что не о Ленине и не о съездах РСДРП, могу ручаться почти стопроцентно.
В одно прекрасное весеннее утро, выйдя на балкон, я нежно потянулся, разминая на солнышке свои косточки и вдруг, чуть не обомлел: прямо напротив меня, в соседнем корпусе, на таком же самом балкончике я увидел своего преподавателя, мило и по-хозяйски, подметающего мусор, и тихо мурлыкавшего что-то себе под нос. Из всей одежды на нем были лишь черные сатиновые трусы.
«Ничто человеческое мне не чуждо», почему-то, пронеслось в моей голове.
Неожиданно наши взгляды встретились, и я не нашел ничего лучшего, как поздороваться с ним, кивнув учителю головой. На что он, высоко подняв над головой веник, торжественно помахал им.
«Смог» – вновь, про себя, подвел я резюме, вспомнив английский анекдот.
А ещё через пару дней, я сидел прямо напротив Саакова, за первым столом, и, внимательно слушая его, пытался вникнуть в сложные перипетии истории, мучительно размышляя о передрягах, в которые влезли большевики.
По окончании лекции, Вячеслав Григорьевич стал вызывать студентов к доске, дабы проверить, как было усвоено предыдущее занятие. В числе прочих, он назвал и мою фамилию.
– Я не готов – пришлось сознаться мне.
Сааков собрал в один грозный пучок свои мохнатые брови и, пристально уставившись в меня, строго спросил:
– Гулял?!
– Да… – выдавил я с трудом, низко опустив глаза в пол.
– Та-ак, понятно – протянул он – что ж, давайте свою зачётку, молодой человек.
Мне не оставалось ничего другого, как протянуть ему свою студенческую книжицу. Когда же, по окончании пары, я раскрыл её, моему взору предстал знакомый «китайский иероглиф» – «хер». Странно, но я почему-то, даже не очень был удивлен…
Мне известен диалог, состоявшийся между Сааковым и одним из моих приятелей, во время сдачи одной из сессий:
– Как дела?
– Хорошо.
– Как родители?
– Хорошо.
