по городу пошел слух, что расправляется Разин со всеми обидчиками простых людей.
– К тюрьме! К тюрьме!
– Свободу сидельцам! – кричал народ.
Бросились казаки и простой народ к царицынской тюрьме, сбили замки. С радостным криком выбегали сидельцы:
– Воля! Воля! – обнимали, благодарили своих спасителей.
Стали в тот день казаки хозяевами Царицына, а бывшие хозяева и насильники простого народа попрятались, чтобы избежать лиха.
Как только князь-воевода Унковский узнал, что Разин опять кинулся на его двор, он переоделся простым стрельцом и ушел через потайную дверь. Первая его мысль была – спрятаться в церкви, но отец Михаил запротестовал:
– А коли найдут тебя в церкви супостаты, что тогда со мною сделают? Иди-ка, князь, да спрячься в другом месте и не появляйся до ухода казаков.
Не зная, куда деться, боясь быть узнанным, глухими переулками добрался воевода до дома Ефросиньи, требовательно постучал в ворота. Вскоре они отворились. Увидев Унковского в простом платье стрельца, женщина от удивления даже приоткрыла рот, а затем, чуть улыбнувшись, спросила:
– Что, воевода, и твой час пришел?
Унковский с мольбой в голосе стал просить:
– Укрой меня, Ефросиньюшка, где-нибудь. Или грех на душу возьмешь, выдав меня казакам?..
Первым желанием женщины было захлопнуть ворота перед этим ненавистным ей человеком, но, вглядевшись в растерянное, жалкое лицо некогда грозного воеводы города, пожалела его.
– Ладно, князь, не буду я греха брать на душу: иди, прячься в сарай, а сегодня же ночью чтобы убрался.
14
5 октября Степан Разин со своим войском уходил на Дон из Царицына. День выдался ясный, солнечный, но прохладный. Длинная вереница подвод далеко растянулась от стен города в степь. Леонтий Плохой и Федор Алексеев с сотней стрельцов сопровождали войско Разина. Казаки весело посмеивались над стрельцами:
– Эй, служаки, может, меня до самого куреня проводите? – насмешливо крикнул Леско Черкашин, улыбаясь во весь рот.
– А меня доведите ажно до моей женки! – хохоча, поддержал Леску Фрол Минаев.
– Ладно вам ржать-то, казаки, раз велено государем вас проводить до Дону, значит, исполним, – примирительно ответил Леонтий Плохой.
Царицынская голытьба и простой народ вышли провожать казаков. Просил бедный люд еще остаться в городе: уж больно понравилось быть хозяевами, когда воеводы нет, а начальство и богатенькие молчат или прячутся.
– Эх, жаль, что казачки уходят из города. Пожили бы маленько, да порядку бы поучили воеводу и его помощников, – с сожалением говорил седовласый, сухощавый, высокий старик сыновьям, стоящим с ним рядом.
– Видно, торопится домой атаман, – ответил один из сыновей.
– Тут заторопишься. Чай, более двух годков казачки не бывали дома, – опять проговорил старик.
– Пусти, батя, нас с казаками, – робко попросил сын Гаврила – такой же высокий, как отец, со здоровым
