случайности не бывало сильных наводнений, на увлажненной рекой почве хлеба поспевали весьма неплохо.
Похоронная процессия получилась длинной. Передние ряды уже дошли до кладбища, а задние еще не добрались даже до околицы.
Мы шли в самом начале процессии. На кладбище росли столетние древние софоры и тополя, густо стелился туман. Наш семейный участок был большим, там лежали все ушедшие предки. Деревенские не боятся кладбищ. Они проще относятся к переходу от жизни к смерти. Второй дядюшка Бинчэнь построил с западной стороны кладбища двухкомнатный домик, жил там с женой и детьми и ничуточки не боялся.
Били в барабаны, звучала сона – так сразу и не поймешь, то ли горесть, то ли радость, то ли скорбь. Когда бабушкин гроб на веревках опускали в могилу, все так разрыдались, что заглушили даже грохот барабанов.
На моих глазах отец катался по земле с громкими криками. Он был самым младшеньким, как говорилось, «последышем». Бабушка родила его в сорок пять. Он висел на ее высохшей груди и питался материнским молоком до семи лет. Мой отец оплакивал свое сиротство.
Мама прижимала меня к себе и плакала. Она плакала, вспоминая то добро, что видела от бабушки. Когда родители поженились, маме было всего шестнадцать, а отец – на семь лет старше. Он работал в отделе министерства водного хозяйства на реке Хуанхэ, а мама в самом начале их брака жила в деревне. Это моя бабушка настояла, чтобы отец перевез маму в Кайфэн и осел там. В противном случае неизвестно, когда бы он сам на это сподобился. Отец всегда ценил свободу. Если бы мама и дальше жила у бабушки под крылом, он бы и в ус не дул. Впоследствии мама частенько говорила нам: «Как хорошо, что бабушка подвигла нас с папой на переезд в город. Еще бы несколько лет, и мы не смогли бы переехать при всем желании, городскую прописку стали давать с трудом, так что у вас троих была бы деревенская прописка, так и жили бы в деревне всю жизнь». Я понимала, что мама имеет в виду. Дело не в том, что деревня плоха или жить в деревне зазорно, просто в ту эпоху разница между городом и деревней была очень велика, и обладатели сельской прописки считались людьми второго сорта, это факт.
Мама вспоминала и другие бабушкины добрые дела. Осенью 1961 года мама со мной и младшей сестренкой приехала в деревню. Все тогда голодали. Мы жутко отощали. Перед нашим отъездом бабушка невесть откуда раздобыла мешок ячменной муки и всю ночь напролет пекла лепешки, чтобы нам было что есть в дороге. Мать часто говорила, что те десять лепешек спасли нам троим жизни.
И наоборот, мать частенько вспоминала грешки своего старшего двоюродного брата по материнской линии, моего дяди Фанхуна. Она говорила: «В то трудное время мы трое чуть от голода не погибли, а Фанхун еще и в неурожай приходил к нам побираться, просил съестное. Здоровый лоб, себя прокормить не может, а мне как троих детей прокормить?!»
Дядя Фанхун занимал высокое положение в обществе, но все никак не мог жениться. В общем-то, он был не слишком трудолюбивым и бережливым, да
