болеть, и что она должна быть окружена врагами – тогда мы должны отвергнуть все предложения данной главы, в частности те, которые могли бы позволить Германии восстановить хоть часть своего материального благосостояния и найти источники к существованию населения промышленных городов. Но Боже упаси, если такие взгляды наций на их отношения друг с другом могут быть приняты в демократиях Западной Европы и профинансированы Соединенными Штатами. Если мы сознательно стремимся к обнищанию центральной Европы, осмелюсь предположить, что расплата не заставит себя долго ждать. Ничто тогда не отодвинет решающую гражданскую войну между силами реакции и отчаянными конвульсиями революции, по сравнению с которой померкнут ужасы последней германской войны, и которая разрушит, кто бы ни победил, цивилизацию и прогресс, достигнутый нашим поколением. Даже если результат и разочарует нас, не должны ли мы основывать наши действия на лучших ожиданиях и верить, что богатство и счастье одной страны предполагает то же самое и для других, что солидарность человечества – не выдумка, и что народы могут себе позволить относиться к другим как к себе подобным?»{370}
Бывший французский посол в России М. Палеолог: «Наивно думать, что предстоящий мир будет вечным; я представляю себе, наоборот, что теперь-то и начнется эра насилия и что мы сеем семена будущих войн». Экс-госсекретарь Франции А. Тома: «За этой войной последуют еще десятилетия войн»{371}. Дж. Кейнс: «Огромные лишения и величайший риск для общества становятся неизбежными»{372}.
У. Черчилль: «В Европе и Азии, условия созданные победителями во имя мира, расчистили дорогу для возобновления войны»{373}. Осенью 1924 г. У. Черчилль выступит с предупреждением, что «германская молодежь, увеличиваясь в числе подобно наводнению, никогда не примет условий и требований Версальского договора»… «дух Германии начинает наполняться мечтами о войне за освобождение, за отмщение»… «этот процесс в Германии может выйти из-под общественного контроля»{374}.
Психологию немцев раскрывал А. Толстой, который в 1927 г. писал в своем «Гиперболоиде инженера Гарина»: «Вы немец с головы до ног, бронированная пехота, производители машин, у вас и нервы, я думаю, другого состава. Слушайте, Вольф, попади в руки таких, как вы, аппарат Гарина, чего вы только не натворите. – Германия никогда не примирится с унижением!»{375} В Германии Версальский договор немедленно после его заключения окрестили – Diktat. Ллойд Джордж в ответ заявлял: «Справедливость на стороне Германии!» «А стала бы Англия долго терпеть такое унижение?»{376}
У Г. Кесслера договор порождал мрачные предчувствия: «Страшные времена начинаются для Европы, духота перед грозой, которая, вероятно, окончится еще более страшным взрывом, чем мировая война»{377}. Маршал Фош был вполне откровенен: «Это не мир; – это лишь передышка на двадцать лет»{378}. С ними был полностью согласен историк И. Фест: «в этом трактате-договоре, слишком уж явно игнорировалась мысль, что высшая цель любого мирного
Keynes J.M…, p. 250–251.
Уткин А. И. Забытая трагедия…, с. 232.
Keynes J.M…, p. 239.
Churchill W…, p. 10.
Уткин А.И. Черчилль…, с. 228, 239.
А. Толстой «Гиперболоид инженера Гарина» 1927 г.
Фест И. Триумф…, с. 90.
Kessler H. G. Tagebucher 1918–1937. Frankfurt/M., 1961, s. 26. (Фест И…, с. 136).
Churchill W…, p. 5.
