style="font-size:15px;"> Никита решил ехать немедленно, но явился Александр и уговорил отложить поездку до утра. По поводу письма он тоже не мог сказать ничего вразумительного. Решено только было посадить на козлы кареты вместо кучера Ефима бывалого солдата из обоза. В пять часов утра карета с полным багажом была готова к отъезду.
– Не нравится мне, что ты один едешь, – переживал Белов. – Дам я тебе, пожалуй, гренадеров в охрану.
– Ни в коем случае. Здесь езды-то не более пятидесяти верст.
– Это по прямой пятьдесят, а с объездами да с учетом военного времени все сто будет. А если нарвешься на пруссаков?
– Пистолеты заряжены, шпага у пояса, Господь в небе, охранит.
– Я тоже, батюшка, при пистолетах, – поддержал барина Гаврила.
Договорились, что при благоприятном стечении обстоятельств Никита через два-три вечера вернется на квартиру Белова в Ландсберг.
Дорога шла вначале вдоль тихой, извилистой Варты. Война не оставила здесь страшных своих следов, все выглядело мирно, почти благостно. Урожай на иных полях был уже убран, статные аккуратные снопики блестели золотом. Солнце неспешно поднималось над плоской, необозримой, как королевский бильярд, равниной.
На повороте возник стоящий на горке старый костел с мощными стенами и высокой оградой, оконные проемы храма были узки, как бойницы, толстые ворота окованы железом. Легко было представить, что это не храм, а замок, военная крепость. Среди этих приветливых рощ и дубрав бились насмерть литовцы и крестоносцы, поляки и немцы, теперь вот пруссаки и русские. Два народа, которые отличаются друг от друга одной буквой: прусский и русский. По нравам и обычаям совсем разные люди, но похожесть в написании сыграла свою лукавую роль. Мы похожи судьбой. Все бы нам воевать, все неймется… И в Пруссии и в России любимая музыка – барабаны…
Так думал, улыбаясь снисходительно и поеживаясь от свежего ветра, князь Оленев. Гаврила мирно похрапывал рядом.
Дорога еще раз свернула и скоро влилась в широкий тракт. Это была уже другая дорога, похожая на распоротый шов на теле земли. По тракту прошла русская армия: глубокие, наполненные водой колеи, стоптанные в грязь поля, какая-то брошенная дрянь на обочине, ветошь, куски рогожи, старой одежды, разбитые ящики, неубранный труп лошади со вздутым животом и обязательным вороньем. И как назло, в смрадном этом пейзаже мысли о Мелитрисе, которые он упорно гнал от себя все утро, не только вернулись, но и завладели им полностью. Как человек практический, он боялся верить в успех сегодняшнего вояжа, молился только, чтобы какой-нибудь особенно едкой пакости не подсунула ему судьба, но сидящий в душе романтик тоже не был безучастным и, время от времени высовывая свой лик, нашептывал в ухо, – а вдруг будет чудо, вдруг на пороге какого-то неведомого польского дома его встретит Мелитриса! А поскольку услужливое воображение тут же яркими
