трагического молчания работяга в телогрейке.
– Как вы можете, Прррокопий Ильич, так пахабно выражаться?! – с осуждением прохрипел интеллигент в шляпе. – Сдерживайся, пожалуйста. Ты ж на историческом погосте Лавры, не на саратовском базаре.
– Пушкин выстрадал свою Наташу. Со второго раза юная красавица согласилась выйти за поэта. Пушкин пытался создать свою Галатею, – неожиданно мягким, проникновенным тоном промямлил кряжистый «спортсмен».
– Выстрадал?! Создать Галатею?! – сдержанно возмутился мужик в ватнике. – О чем ты, Ираклий?! У Пушкина таких Галатей по жизни сотня штук накопилось перед дуэлью!
– Господа – хорошие товарищи, – напряженно пробасил интеллигент в шляпе. – Нам бы лучше помолчать. Чужие люди могут услышать. И не пойми что, подумать о нас. Успокаиваемся. Медленно покидаем скорбное место.
– Осталось у нас? – спросил неудержимый мужик в ватнике.
– По одной! – сдержанно ответил Худой в шляпе, звякнул в кармане пальто наполненной гроздью «мерзавчиков». Компания расслабилась, последовала на выход за своим предводителем.
Чужие люди, как раз, всё, что им было нужно, с благодарностью услышали. Сценарист проходил в тот момент, развернувшись спиной, мимо невероятной тройки приезжих, делая вид, что рассматривает надписи соседних надгробий.
– Сотня Галатей?! – хмыкнул на прощание «спортсмен» во след коллеге по путешествиям.
– Сто четырнадцать, – ответил худой в шляпе, – если уж быть совсем точным.
– Сотня Галатей! – восхитился Сценарист неожиданному историческому ракурсу, предложенному свободными путешественниками.
Но это уже была совсем другая история, хотя и с подтекстом для киноромана «ПАСТЕЛЬ ДЛЯ ГАЛАТЕИ».
Мука
…Офицер оборачивался в гневе.
– Я никогда не бил женщин! А ЕЕ ударил!
У костра качались качели из креста,
без детей…
– Шашкой – раз! – восторгались Дети. – А ОНА умерла? А ЕЙ больно?
ОНА не заметила, – успокаивали родители.
…Крест расколотили обратно. В доски.
Киносценарий «Простое число»,
Надежда КОЖУШАНАЯ. 13.01.97г.
В городе революций девяностые годы прошлого столетия подобрали каменные лапы, вставая на дыбы.
Петербург по вековому расписанию завешивали на ночь серым покрывалом мороси.
Мерзкими лохмотьями опадала с неба сырость. Черный город, дворняга с благородным, кровавым прошлым, свернулся клубком у Невы, ощетинился антеннами, топорщился шерстью крыш старинных домов, вздрагивал от порывов стылого ветра с Финского залива. На веревках проводов беспокойно моталось стираное белье рекламных растяжек, дребезжали жестянки дорожных знаков. Тяжело сминалась
