тебе всё можно, ты звезда?!», – её набрякшее гневом лицо пошло малиновыми пятнами, и каждый понимал, что не в болтовне дело, ведь показ сюжета скорее пойдёт на пользу – бесплатная реклама! Просто прорвалось. Давно зрело и не могло разрешиться, нужен был повод.
Конфликт наметился ещё тогда, на дне рождения «Ларисочки». Все заметили, как Гриня после выступления изменился. А потом менялся каждый раз, превращаясь в Дракона. Он сам это чувствовал, опасность подстёгивала, возбуждала. После спектакля ему всё труднее становилось выходить из образа, он продолжал нападать на коллег, донимал унизительными и жестокими шутками. Знакомые порой не узнавали его либо прятали глаза и отходили.
Только Гриня ничего вокруг не замечал, потому что ни в ком особо не нуждался. Стал жёстким, репетиции превратил в показательные выволочки: редкая не заканчивалась слезами или руганью, а к фразе: «Я никого не держу», – постепенно привыкли, но при случае с обидой вспоминали и подыскивали другой коллектив.
Больше всех страдала Маша. Её надежда на семейный бизнес не оправдались. Стало намного хуже: Гриня теперь по-свойски позволял себе хамить и подкалывать, при этом давал понять, что ничего особенного между ними нет. Он даже и не пытался быть ласковым или хотя бы изображать любовь, и всё, что иногда между ними происходило, было заслугой Маши. Но радости это не приносило им обоим.
Во время каждого выступления Гриня настолько плотно входил в образ, что забывал элементарную осторожность, воображая себя всемогущим и неуязвимым, настоящим Огненным Драконом. И поплатился за это. Одна за другой пошли травмы: то загорелся по пояс, то сильно опалил лицо, неудачно плюнув керосином. Однажды вспыхнуло всё тело, когда он крутил своё коронное боковое сальто.
Но самое ужасное произошло на Ялтинских гастролях: не проверив, вдохнул какое-то левое топливо и получил сильнейший химический ожог лёгких. Тогда он три дня был на грани, чуть не умер. Правда, в больницу ехать отказался, сам потихоньку выкарабкался. Только с тех пор перестал чувствовать запахи. Зато напрочь прошла астма, да и вообще все болезни. И Гриня ещё больше уверовал в свою звезду. Ему чудилось присутствие высших сил, забота ангела-хранителя.
Сам же он ангелом не был. Постоянно чувствовал брожение в крови: сгустки иронии, гнева, презрения, агрессии. Но в то же время шипучий поток нежности, восхищения, мгновенной влюблённости, даже страсти. Редкий спектакль не имел продолжения. Острым, тренированным взглядом он выдёргивал из толпы вездесущих поклонниц ту, что отметил прямо сейчас, сию минуту. И тогда начиналось его сольное представление: охота на женщину. Оно тоже нуждалось в зрителях – по крайней мере, на первых порах – и нередко Маша, да и вся их группа были свидетелями его блестящего шоу.
Прямо на глазах он превращался из свирепого, мифического зверя в красавца-мужчину, со всеми атрибутами крутого мачо:
