школы служили основным источником футболистов. Уильям Лесли Пул, учитель Английской высшей школы в Монтевидео, был почти копией Хаттона и в мае 1891 года основал «Albion Cricket Club», футбольная секция которого уже совсем скоро играла матчи против клубов Буэнос-Айреса.
Если посмотреть на составы команд в те дни, то можно отметить, что большинство игроков были британцами или англо-аргентинцами, и представление об игре было соответствующим. В своей истории любительского футбола Аргентины Хорхе Иванчук говорил о том, что главным стремлением было «играть хорошо, но бесстрастно», и о важности «честной игры». В матче против «Эстудиантеса» игроки «Алюмни» отказались пробивать пенальти, так как посчитали, что он был назначен несправедливо. Этот «единственно верный», английский путь развития отражался и в тактических предпочтениях. Все играли 2–3–5, универсальную «пирамиду». «The Buenos Aires Herald» в своем отчете о победе «Саутгемптона» над «Алюмни» в 1904 году со счетом 3:0 (это была первая игра аргентинского клуба против приехавших в турне англичан) ясно дает понять, какие ценности тогда преобладали в аргентинском футболе. «Британское превосходство, – писал журналист, – основывалось на их врожденной любви ко всему мужественному».
Тем не менее постепенно британское влияние уменьшалось. Аргентинская футбольная ассоциация (АФА) приняла испанский как свой официальный язык в 1903 году, а два года спустя их примеру последовала Федерация футбола Уругвая. «Алюмни» распалась в 1911 году, а в следующем году АФА стала именоваться «Asociacion del Football Argentina» – впрочем, до 1934 года они еще писали «football», а не «fu2tbol». Уругвайцы и аргентинцы, свободные от британских идеалов христианства, не считали игру каким-то социальным явлением, не было того презрительного отношения к хитрости на футбольном поле, того стремления использовать игру для воспитания нравов. Игра была той же самой, но стиль отличался настолько, насколько это вообще возможно. Антропологист Эдуардо Арчетти подчеркивал, что под влиянием итальянских и испанских иммигрантов сила и дисциплина стали заменяться талантом и чувственностью. «Как и танго, – писал уругвайский поэт и журналист Эдуардо Галеано, – футбол рос в трущобах».
Среда определяет развитие стиля. Игра в монастырях отличалась от игры на полях английских школ, и игра узких улочек трущоб Буэнос-Айреса и Монтевидео определяла рождение нового, не похожего на другие стиля. «Отечественный стиль игры в футбол, – писал Галеано, – похож на национальные танцы, изобретенные в клубах, где танцевали милонгу. Танцоры показывали свое искусство на единственной плитке кафеля, и футболисты создали свой собственный стиль, в котором на узком пространстве они старались сохранить мяч гораздо больше, чем пнуть его, и их ноги казались руками, к которым футбольный мяч словно привязан. В ногах первых креольских виртуозов рождалось «касание», «el toque»: с мячом обращались так, будто бы это была гитара, музыкальный инструмент».
Основанные на различных ценностях, два стиля не могли сосуществовать, и столкновение
