технической комиссии.
На кладбище оказались его сослуживцы и две женщины: бывшая жена Миши и его сестра. Они около гроба стали биться в истерике. Лена удивилась: за полгода бывшая жена вообще ни разу не позвонила Мише, а сестра звонила один раз, чтобы задать вопрос о настройке антенны. Сейчас они обе рыдали и вскрикивали, и Лене показалось, что эти мастерицы любое потрясение умеют превратить в оргазм.
Она не верила в их горе. Напротив, она заметила, что они соревнуются за успех своего публичного исступления. Посреди их воплей она поцеловала Мишу в лицо и молча отправилась домой.
Это был другой дом. Другая улица за окнами. Другая планета. Её сослали в долгую-долгую ссылку, пока не умрёт, без объяснения причин. Время превратилось в муторное состояние, вроде тяжёлого похмелья; в бессмысленный процесс, который надо терпеть. Можно и не терпеть, но тогда надо совершить преступление и убить себя. Она ощутила земную жизнь как западню.
В телесной близости они не предохранялись, но зачатия не произошло. Прежде Лену это не тревожило, а сейчас она осознала – и это был второй удар.
Когда с кладбища вернулась домой, потеряла сознание.
На другой день позвонила бывшая жена и сообщила, что Миша свою двухкомнатную квартиру на Беговой завещал Елене Петровне Усольцевой, то бишь Лене.
– Это надо обсудить, – стратегически произнесла Лариса, бывшая жена.
– Что обсудить? – машинально спросила Лена.
– Квартиру, конечно, – Лариса раздражилась от глупости собеседницы.
– Приезжайте, – машинально ответила Елена и назвала свой адрес.
Лариса приехала с Мишиной сестрой Ниной.
– Миленько у тебя тут, – сказала Нина, озираясь.
Потом заметили синяк у Лены под глазом и улыбчиво переглянулись. (Люди непременно улыбаются, когда в незнакомой среде встречают знакомые и понятные явления.) Елена Петровна не стала объяснять синяк своим вчерашним падением в коридоре. Пусть думают, что хотят.
Две женщины оказались наглыми стервами с проволочными нервами. Вся их нервозность и чувствительность, которую они изображали на кладбище, – ложь. Это мясные танки с накрашенными губами.
Состоялся обстоятельный разговор о Мишиной "двушке". Мишу они называли Мишенькой. У бывшей жены оказался ребёнок от её первого брака – до Миши, и она с большим напором взывала к сочувствию, подкрепляя свои жалобы прагматическими рассуждениями. У Лены ведь есть прекрасное жильё, а прекрасных детей, которых кормить и растить, у неё нет – зачем же ей две квартиры?!
Мишина сестра Нина на всякий случай пообещала судебное разбирательство о разделе наследства.
Лена не могла напрягать внимание. Она хотела упасть и не существовать, но этим обстоятельством решительно пренебрегли две деловые скорбящие женщины. Они, поочерёдно с ней делились житейскими шершавыми соображениями, делились, внушали, запугивали – и она пообещала отказаться от своего права на квартиру.
Через
