просторах как бразильский кофе в крутом кипятке – без остатка. Он был неплохим любовником, и в первые недели Люсичка искренне горевала об утрате непутёвого супруга, скучая по его длинному толстому шлангу, который так любила поласкать перед сном.
Жизнь вроде бы продолжалась, но уже как-то не так – по-другому. Люси ощущала себя пилотом автогонок, ведущим машину в раллийном стиле – то есть при постоянном заносе. Время теперь текло более стремительно и – парадокс – более тягомотно и скучно. Люси увядала – и физически, и морально. Молодость ушла безвозвратно; монстром из фильма ужасов надвигалась на Людмилу отвратительная, кошмарная старость.
До Людмилы постепенно начало доходить, что за зверь такой – одиночество; как-то неожиданно ей открылось, что она стала никому не интересна и не нужна. В страхе Люси оглядывалась на прожитую жизнь и находила в ней лишь несколько светлых пятнышек. По крайней мере, она смутно помнила одно из них. Она была тогда совсем маленькой. Они жили в другом городе, и отец прокатил её на воздушном шаре – очень редкий по тем временам «ентертейнмент». Люси слышала шум горелки, крики птиц и видела далеко внизу изумрудную лужайку, на которой, запрокинув голову вверх, стояла её мать, так и не решившаяся подняться вместе с ними. Что-то крича, мать махала им рукой…
Люси перевернулась с бока на спину и провела ладонью по увлажнившимся глазам. Отца с матерью давно нет в живых, а ей самой так и не пришлось завести ребенка. Заведи она его вовремя, он был бы теперь совсем большим, взрослым…
Неожиданно собственная жизнь представилась Люси в виде узкой полоски дерьма, подтекающего из худой бочки скорбно-молчаливого золотаря, вяло погоняющего запряжённую в повозку меланхоличную мухортенькую лошадёнку. Люси несказанно удивилась пришедшему ей на ум странному сравнению, будто навязанному ей извне циничным, злорадным и язвительным человеком, будто вдолбленному чьей-то жестокой рукой в её начавшую седеть голову.
«Пожалуй, хватит валяться!» – разозлившись, подумала она и с тяжелым вздохом поднялась с кровати.
Единственная комната в квартирке на третьем этаже служила Люси одновременно и спальней, и гостиной, и кабинетом. Полная, плавно перетекшая из причёсанного социализма в непричёсанный капитализм, безликость. Стандартная жилая ячейка. Убранство более чем скромное. Слава Богу, что вообще есть крыша над головой.
Стоя босыми ногами на дешёвом ковре, Люси брезгливо оглядела опостылевшую халупу. Вздохнула, сбросила ночную рубашку и швырнула её на смятую постель. Оставшись в чём мать родила, взяла с тумбочки сигарету, закурила и критически осмотрела себя. Как почти каждая женщина, Люси выглядела неважнецки без туфель на каблуках.
Сделав три-четыре затяжки, она смяла сигарету в набитой старыми бычками пепельнице и, поцокав языком, проследовала в ванную. Люси встала перед большим овальным зеркалом и продолжила исследование своего лица и тела.
