все зарисовал. – Несколько минут радостного свидания, и опять разлука. Так всю жизнь…
Когда мы переехали в Москву, Федя уже не стал посещать музыкальную школу, я не в силах была его провожать, а одного его в девять лет по городскому транспорту отпускать было опасно. Видя, что Федя забывает фортепиано, друг нашей семьи, отец Николай Эшлиман, предложил Феде приезжать к нему на частные уроки. Сынок согласился. Священник заметил, что светская музыка его не прельщает, и вот стали они учить Канон Андрея Критского. В это время к нам на квартиру поставили фисгармонию из кабинета покойного великого старца, ныне прославленного в сонме святых новомучеников, – отца Алексия Мечёва. Торжественные, строгие мотивы Великого поста зазвучали у нас дома. Феде очень понравилось качать педали и под музыку прославлять Господа.
«Помощник и Покровитель бысть мне во спасение», – распевал мальчик. Рядом с ним любил петь канон и его папа, обожавший церковную музыку.
А для праздников Федя играл мне радостные песни, которые окрыляли и вселяли надежду на Господа. Вот уже 30 лет прошло, а в сердце моем все звучит ясный, детский голосок Федюши… Вижу его веселое личико, его любящие глазки, слышу слова:
– Повеселю тебя, мамочка, – и раздается радостное пение.
Часто ему хотелось делать для нас что-то приятное.
Снимок сделан 10 мая 1962 г.
Раз вечером мы с отцом сидели наверху, в его кабинете, обдумывали, что бы приготовить на ужин. Захотелось блинов. Прошло с полчаса, мы все еще продолжали мирно беседовать. Вдруг входит пятилетний Федюшка, несет нам на тарелочке стопочку чудесных блинчиков. Мы вытаращили глаза, ведь дома никого из старших не было:
– Где ты взял блины?
– Сам испек. Я видел, как мама месит и жарит, вот и испек.
Однажды мы ели сладкие мясные котлеты, и все с недоумением переглядывались.
– Это я фарш подсахарил, чтобы вкуснее было, – сказал Федюша.
Я чувствовала его безграничную любовь, когда он бывал со мною в храме. Я стояла на клиросе, вокруг меня пел левый хор. Держать ребенка на руках было тяжело, я опиралась рукой на широкий, обитый бархатом валик деревянной загородочки. Сидя на этих перилах,
Федя засыпал, прижавшись ко мне. А на стене над Федей красовался выписанный во весь рост его ангел – святой великомученик Феодор Стратилат. Федюша в возрасте двух-трех лет мог спать на службе под пение хора, просыпался, целуя меня, улыбающийся, довольный.
С папочкой своим он очень дружил, использовал отца как учи теля литургики. Бывало, приедет отец усталый, ляжет на диван, а Федя говорит:
– Ты, папочка, отдыхай, только мне подсказывай, когда я ошибаюсь или не знаю, что говорить. – И Федюша благоговейно облачался в свои священные одежды, доставшиеся ему от старших братьев. Федя произносил ектеньи, делал возгласы, часто спрашивал у отца: – А дальше что?
– Дальше идет пение. –
