с чаши глаз и спровадивших тещу рубить каплунов, а Охромбека – на чердак проверять, не текут ли стропила… Стропила не текли, но что-то происходило под полом – как будто неугомонная тёща, всё быстрее вращая сверкающий топор и преследуя – надо вот ей до зарезу! – бестолково мечущихся безголовых каплунов, с утробным гудением продиралась сквозь мрак земли, жилистых корней и капающего каплунячьего жира, от которого уже просто блестел старинный узорчатый паркет… И, правду говоря, под паркетом вовсю гудела уже не тёща, совсем не тёща, а как будто целая компания нарезавшихся юнцов или что похлеще… Надо было подарить тёще цветы – зачем она хлещет и хлещет… Надо было подарить ей тюльпаны – зарывшись, в них не видно лица, как будто ты где-то не здесь, а спишь на чердаке и лениво плюешь кровью на злобно шипящий раскаленный асфальт… Кто спит со свистом, выковыривая из шибающих гнилью зубов куски липкого асфальта, и льющиеся кривоногие змеи шипят ему в лицо? А вот кто!
…ЛОВЧИЙ ТЮЛЬПАН ПРЕСЛЕДОВАЛ ЕГО ЗДЕСЬ, В ИМПЕРАТОРИУМЕ! Этого просто не могло быть – но вот он, взбугривает рассохшийся паркет старинной залы, поднимает пол куполом, и паркетины звонко трещат и разбегаются, как полированные деревянные костяшки в магической игре «Упсс!» – только их сотни и сотни, и видна уже мощная вибрация обоняющих добычу туго свёрнутых бледно-сизых лепестков – плавный выход на четыре метра над полом, трепет, изящный разворот… Падает и взрывается хрустальная люстра, паркетины с грохотом разлетаются жалящим веером, и изумительная своей грацией возбужденная тварь раскрывает навстречу безвольной жертве шибающее влажной мясной гнилью, содрогающееся плотоядное нутро…
Мгновение липкого ужаса – и барон Рамон 42 Пси 7-1 открыл глаза. Солнце уже закончило выпекать жаркие косоугольные пироги на невредимом паркете и, краснея от натуги, громоздило потускневшие телеса на стёсанных зубцах Башни Звездочётов («Ей тыща лет, наверное. Столько не жуют», – всегдашняя ухмылка Лактанция). Стеллажи древнерунских книг, храня скорбное молчание Девственных Утопленниц, медленно погружались в пыльную тьму, в которой кто-то возился со стремянкой; в углу робко толпились поломанные кривоногие стулья; задребезжала переливчатыми закатными стеклами длинная хлипкая оконная створка, чертыхнулся служитель, потянуло речной прохладой и вечерним переписком птичьей мелочи. Тюльпан исчез.
А интересно, сумел бы привычный к зыбким грунтам Охотник на самом деле просквозить столько этажей? (Оторвав тяжёлую голову от книги, Рамон увидел в хмуром зеркале напротив помятое лицо с вдавленным отпечатком, зажигаемые за спиной витые бронзовые светильники – и опять зажмурился.) Потеряв жертву, тварь издавала продолжительный вой шире человеческого диапазона – легко представилось, как мечутся по тёмным коридорам и галереям с пьяными от боли лицами стражники и служители, зажав уши, а то и фонтанируя кровью. Особенно приятен был вид шатающегося, а потом рухнувшего на колени надменного Суперинтенданта Лорда Ареты 211… Впрочем, Арета далеко, в Твердыне Духа, сидит, как кощей, на несметных сокровищах
