а другой закрыт. Нет, не закрыт, конечно, ведь его и не было. Потому что прошлого нет, прошлого никогда не было, ему негде быть. На месте прошлого оказался другой мир.
Словно два пса, которые идут след в след. Один вышел, другой вошел. Словно длинный, бесконечный ряд шариковых подшипников, которые катятся по желобу, почти соприкасаясь – почти, но не совсем. Словно звенья бесконечной цепи на вращающейся шестеренке с миллиардами зубцов.
– Опаздываем, – сказал Икебод, глянув на часы. – Нам надо еще приготовиться, чтобы пойти на день рождения Дженкинса.
Джошуа опять встряхнулся:
– Да, не мешает. Сегодня у Дженкинса такой день! Ты только подумай, Икебод, семь тысяч лет!
– Я уже готов, – гордо сообщил Икебод. – Еще утром отполировал себя, а тебе надо бы причесаться. Вон какой лохматый.
– Семь тысяч лет, – повторил Джошуа. – Не хотел бы я столько жить.
Семь тысяч лет – семь тысяч миров, ступающих след в след. Да нет, куда больше. Каждый день – мир. Семь тысяч на триста шестьдесят пять. А может быть, каждый час или каждая минута – мир. Или даже что ни секунда, то мир. Секунда – вещь плотная, достаточно плотная, чтобы разделить два мира, достаточно емкая, чтобы вместить два мира. Семь тысяч на триста шестьдесят пять, на двадцать четыре, на шестьдесят раз шестьдесят…
Вещь плотная и окончательная. Ибо прошлого нет. Назад пути нет. Нельзя вернуться и проверить рассказы Дженкинса: то ли это правда, то ли покоробившиеся за семь тысяч лет воспоминания. Нельзя вернуться и проверить туманные предания, повествующие о какой-то усадьбе, каком-то роде вебстеров, каком-то непроницаемом куполе небытия в горах далеко за морями.
Икебод подошел со щеткой и гребешком, и Джошуа отскочил в сторону.
– Не дури, – сказал Икебод. – Я не сделаю тебе больно.
– В прошлый раз чуть всю шкуру с меня не содрал, – пожаловался Джошуа. – Поосторожней там, где шерсть запуталась.
Волк пришел, надеясь подкрепиться, но ему ничего не предложили, а просить учтивость не позволяла, и теперь он сидел, аккуратно обвив лапы косматым хвостом, и смотрел, как Питер скоблит ножом прут.
Белка Поня прыгнула с развесистого дерева прямо на плечо Питера.
– Что это у тебя? – спросила она.
– Метательная палка, – ответил Питер.
– Метать любую палку можно, – заметил волк. – Зачем тебе такая отделка? Бери какую попало и бросай.
– Это совсем новая штука, – объяснил Питер. – Я придумал и сделал. Только еще не знаю, что это такое.
– У нее нет названия? – спросила Поня.
– Пока нет, – сказал Питер. – Надо будет придумать.
– Но ведь любую палку можно бросить, – твердил волк. – Какую захотелось, ту и бросил.
– Не так далеко, – ответил Питер. – И не так сильно.
Он покрутил прут между пальцами – гладкий, круглый, потом поднес к глазу, проверяя, не криво ли получилось.
– Я его не
