и, пренебрегая прежними учреждениями Петра, теми же чинами, в которых они служили в неуважаемых тогда его морских батальонах. В этом поступке никто не хотел видеть необходимости, и еще менее великодушие в желании вознаградить тех, которые разделяли незавидную участь его в Гатчине. Все полагали, что это делается назло Екатерине. К несчастию, переведенные в гвардию офицеры, за исключением весьма малого числа, были недостойны этой чести и не могли заменить утрату первых. Гатчинские батальоны не могли равняться даже с армией, а еще менее с гвардией, где служил цвет русского дворянства. Никто не завидовал тому, что император раздавал им щедрой рукою поместья, это была награда за претерпенное ими в Гатчине[60]; но в гвардии им быть не следовало, ибо в этом кругу гатчинские офицеры не могли найтиться.
Предчувствия моего адмирала сбылись. Меня приказал к себе просить новый комендант Горбунцев[61] будто на вечер. Он объявил мне, что прислан к нему фельдъегерь за моим адмиралом. Горбунцев, хотя гатчинский, но был человек с чувством и отлично благородный.
– Примите, – сказал он мне, – какие-нибудь меры для успокоения вашего адмирала во время путешествия его в Петербург, которое, по приказанию, должно быть совершено в телеге, и объявите ему об этом несчастном случае.
Я просил его убедительно самому съездить к адмиралу, ибо я не в силах буду ему даже об этом намекнуть.
– Хорошо, – отвечал комендант, – надо усыпить фельдъегеря, он приехал пьяный, – и, призвав офицера, отдал ему какое-то приказание.
Вместе с комендантом сел я в карету и с тяжелым сердцем вошел в тот мирный и счастливый дом, который должен вскоре обратиться в дом скорби и печали.
– Доложите обо мне, – сказал комендант.
Я вошел в кабинет, и, вероятно, на лице моем выражалась скорбь, ибо адмирал, не дождавшись от меня ни слова, спросил:
– Что такое? – и слеза навернулась на глазах его.
С трудом мог я выразить:
– Комендант Горбунцев здесь.
Адмирал встал, прошелся по комнате, остановился, вздохнул, и с этим вздохом как будто ободрился.
– Попросите коменданта, – сказал он мне обыкновенным ласковым тоном, – а сами подите к Екатерине Федоровне (супруге его), но не показывайте ни малейшего вида, что вам что-нибудь известно!
Комендант вошел, а я пошел исполнить приказание адмирала. Адмиральша сидела окруженная детьми своими.
– Что делает Алексей Григорьевич? – спросила она у меня.
– У него комендант.
– Зачем он приехал? – спросила она с жаром.
– Не знаю-с.
Страшное беспокойство обнаружилось на лице и движениях ее. Можно ли скрыть что от женщины любящей! Сердце вещун.
– Верно что-нибудь случилось? – прибавила она.
– Кажется,
Все офицеры-гатчинцы при переводе в гвардию получили от Павла I, в зависимости от чина земли с ревизскими душами от 30 до 1000 человек, но объяснялись эти пожалования не как вознаграждение за нелегкую службу в Гатчине, а как необходимая материальная основа для прохождения службы и нахождения в гвардейских частях в дорогом для жизни Петербурге. См.:
